Михаил Успенский - Богатыристика Кости Жихарева

Ну, сгоряча-то Алеша много чего натворить может. А тут он годами ждет, но не оставляет подлый замысел: видно, и вправду любит. Потом улучает момент и, вернувшись из очередного похода, едет в дом Добрыни и сообщает

…Что нет жива Добрынюшки Никитича,Он убит лежит да на чистом поле:Буйна голова да испроломана,Могучи плеча да испростреляны,Головой лежит да в част ракитов куст.

(Ясно, где берут начало печальные казачьи песни?)

…Сразу же подсуетился «солнышко Владимир»: что тебе вдовой жить, выходи хоть за кого, а особенно за Алешу Поповича!

Воистину мания была у этого князя организовывать браки своих верных воинов. Впрочем, не у него одного: Наполеон Бонапарт тоже сам решал, кому из его маршалов на ком жениться. Как и Александр Македонский. Брак – дело государственное.

Настасья, верная жена, решает ждать еще шесть лет. А ведь ей к тому времени уже годов самое малое тридцать подойдет! По тогдашним меркам чуть не старуха будет! (Но… былинное время не похоже на реальное. Илья всегда «старый», Попович постоянно «млад»)…

Терпеливо ждет и Алеша, что совсем на него не похоже. Но выйти из этой злодейской, нелюдской игры уже не может.

Наконец все жданки съедены и объявлена свадьба.

Тут и возвращается Добрыня из Царьграда-Константинополя. Видно, служил по контракту у тамошнего императора (что для славянского витязя и в реальности было делом обычным), да вот подзадержался…

Неприятную новость узнает богатырь от собственного коня, который по такому случаю «испровещился голосом да человеческим». А чего, спрашивается, раньше-то молчал, волчья сыть?

Но не сразу едет Добрыня на княжий двор. Нет, сказитель совершенно сознательно отдаляет от нас «момент истины», всячески затягивая повествование повторами да пересказами – не в Голливуде этот прием придуман!

Сперва он посещает родимый дом, причем матушка его не узнает, а сын ей себя не объявляет – я, мол, Добрынин друг, а сам Добрыня воистину погиб, но мне, дружбану, наказывал:

Если слУчит Бог быть на пору тебе во Киеве,То возьми мое платье скоморошеско,Да возьми мои гусельки яровчатыВ новой горенке да все на стопочке.

(Стопочка – настенный крючок или колышек для одежды и прочего. Это вешалка!)

Да-да! Случалось богатырю и скоморошеством да пением зарабатывать – без отца ведь рос, единственный кормилец был.

Потом Добрыня-скоморох внаглую пробивается на пир и устраивается, по указанию князя, на печке – на той самой печке «муравленой», откуда Алеша «привечал» Тугарина Змеевича. Скомороху там самое место!

Вот так одна былина перекликается с другой.

Но поет он, на гуслях себе умело подыгрывая, вовсе не потешную байку, а перечисляет и славит всех, собравшихся на пиру поименно – «от старого да всех до малого». Хвалебная песня барда в застолье – давняя традиция…

Нет, никакой это не скоморох, говорят восхищенные гости, это неведомый добрый молодец, ему не на печке сидеть, ему среди нас место…

И Добрыня выбирает это место – напротив Настасьи-невесты. И бросает ей в чару зелена вина свой перстень – тоже прием из сказки.

Тут начинается разоблачение. Сначала винится Настасья Никулична (бывшая крутая богатырша!), что не исполнила мужнин наказ, объясняя все женской глупостью и бесправием:

У нас волос долог, да ум кОроток,Нас куда ведут, да мы туда идем,Нас куда везут, да мы туда едем…

Вот скромница! А как же «овсяный блин»?

Отвечает Добрыня, не повышая голоса:

Не дивую разуму я женскому………………А дивую я солнышку ВладимируСо своей княгиней со Опраксией,Что солнышко Владимир сватом был,А княгиня-то Опраксия да была свахою,Они у жива мужа жену да просватали.

Пристыженный князь «утопил ясны очи во сыру землю»…

И тут сказитель впервые называет Алешеньку «Левонтьевичем» – не мальчик уже! Пора отвечать не по-детски!

Алеша винится и кается. Бог простит, отвечает Добрыня,

Что посидел подле моей да любимОй семьи,Подле молодой Настасьи Никуличны.А в другой вине, братец, тебя не прощу.

Какая же вина страшней измены? Да та, что привез окаянный Алешка «весточку нерадостну» матери Добрыниной, которая все глаза по сыну проплакала.

Как пели много лет спустя, «жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда».

И расправа за эту вину жестока – не поединок между равными, а унизительная трепка ждет зарвавшегося щенка:

Как ухватит он Алешу за желтЫ кудри,Да он выдернет Алешу да за дУбов стол,Как он бросит Алешу о кирпичен мост,Да повыдернет шалыгу подорожную,Да он Учал шалыжищем охаживать,Что в хлопанье-то оханья не слышно ведь.Да только-то Алешенька и женат бывал,Ну столько-то Алешенька с женой сыпал.Всяк-то, братцы, на веку ведь женится,Не всякому женитьба удавается,А не дай Бог женитьбы той Алешиной.

Тут и убеждаются слушатели былины, что богатыри русские – не какие-то высшие существа, а обычные люди со всеми их страстями и пороками.

Для того и сложено, с тем и придумано…

А кабы затесалась среди свадебных гостей парочка рыцарей Круглого стола (а что? Не в отрыве от Европы жила тогда Русь), то произошел бы между ними примерно такой разговор:

– Трудно представить, сэр Персиваль, чтобы наш добрый король Артур вот так же возил фэйсом по тэйблу сэра Ланселота за его рыцарскую любовь к королеве Гиневре!

– Вы правы, прекрасный сэр. Практически импоссибл представить. Итс шокинг! Воистину загадочна русская душа!

Тревоженька… нет, тревогушка… атас!!!

Костя, много претерпевший от Поповича обид в кухонный период, мстительно вывел на пергаменте:

«Вразведку с Алешей ябы не пошол. Дисцеплинушка ево хроменькая а поступочки все неумильные».

И жирную точку поставил – умойся, демон ростовский! Теперь тебя или премии лишат, или чего похуже!

Да, не последний в войске человек – штабной писарь…

Но тут затрубили на дворе трубы троекратно: это не учебная тревога!

– Наконец-то! – сказал Костя и отложил фломастер. Колобок покатился за подопечным на плац.

Там богатыри и обслуга становились вокруг какого-то бородатого оборванца, который истошно кричал:

– Шла туга-беда неведомо куда, может, на Кавказ, да напоролась на нас! Затуманилась Русь – так, что и сказать не берусь!