Через Великий лес - Катерина Камышина
Он вспомнил Колдуна лежащим, будто в огромном склепе, в опустелом белокаменном городе. И, поскольку по этому городу ходила Белая Госпожа, Скай заставил себя вспомнить её лицо и закрыть глаза.
* * *
Во сне он увидел Вайсмора.
Вайсмор был в странных доспехах — набранных из отдельных чешуек, отливающих синим, в Фир-энм-Хайте таких не носили. Он сидел у крыльца зала свитков и вырезал ножом тростниковую свирель — он был мастер всякое вырезать. Волосы у него были почему-то мокрые, а ножны — пустые.
Скай безумно обрадовался.
— Вайсмор! Это я его взял! Твой старый меч. Прости! Но он мне очень нужен, а ты ведь его больше не носишь… Я буду его беречь, обещаю…
Вайсмор ничего не ответил, только взглянул на него весело сощуренными глазами. Скай уже и забыл, как это странно: на холодном, малоподвижном — отцовском — лице эти весёлые светлые глаза. Матушкины.
— Ты не сердишься? Что я взял твой меч без спроса?
Вайсмор рассмеялся и протянул ему свирель. Скай сжал её в кулаке и…
…проснулся.
Сердце у него всё ещё радостно стучало. Он долго лежал, зажмурившись, и молился, чтобы, открыв глаза, снова увидеть Вайсмора и зал свитков. Но он слышал, как под обрывом рокочет море.
Скай открыл глаза. Он лежал щекой на земле и видел только травинки — бесконечный зелёный лес, заполнивший весь мир вокруг. Пролежать бы так тысячу зим, с тоской подумал он. Не двигаться и ни о чём не помнить, пока всё не наладится само собой. Повезло Колдуну…
Он усмехнулся и сел скрестив ноги. Положил поперёк колен меч Вайсмора. Сон был хороший. Вайсмор улыбался — значит, не сердится. А что он не говорил, и эти странные доспехи, и мокрые волосы — так ведь и должно быть, если кто присоединился к Имлорову Воинству. Если воин умер со славой и спустился в Тихую Воду, на самое глубокое дно моря, в палаты к Имлору. Это правильно, и Вайсмор заслужил такую честь больше всех.
Хороший сон, да. Только тяжести на сердце от него даже прибавилось. Разве у Имлора мало дружинников? Разве не лучше было бы Вайсмору — куда бы он теперь ни отправился — пожить ещё немного?
Скай вздохнул и поднялся. Разбросал угли от костра и побрёл дальше на север. Тащился, не глядя по сторонам, и смутные, неповоротливые мысли шевелились у него в голове.
* * *
Третья ночь прошла сносно — усталость перевесила страх. Следующие два дня не принесли ничего нового, кроме тумана по утрам и стремительно убывающих запасов еды. Ская это весьма тревожило. Он старался есть поменьше и перестал в спешке проходить мимо кустов лещины и черники. Однако черника насыщала ненадолго, и спать он ложился с бурчащим от голода животом.
* * *
На шестое утро туман был такой густой, что Скаю спросонья показалось, будто он слепнет. Исчез лес, исчезло море, не видно было даже земли под ногами. Скай пожевал рыбы, мрачно вслушиваясь в вязкую тишину. Мысль о Колдуне жалила его, как злая оса. Такой густой туман, пожалуй, нескоро разойдётся. Это ж сколько времени потерять!
Не в силах больше сидеть на месте, он двинулся вперёд, спотыкаясь о трещины в плитах. Близость невидимого обрыва его немного тревожила, но он не сдавался, пока не споткнулся так сильно, что свалился на землю, скуля от боли.
Он был уверен, что сломал себе пальцы — но нет, обошлось, только подмётка у сапога оторвалась знатно и теперь мешала идти. Чертыхаясь в проклятом тумане, Скай порылся в сумке в поисках верёвки, отрезал от неё кусок и примотал подмётку к сапогу. Вышло не особенно удобно, но что поделаешь.
Судьбу он дальше искушать не стал и уселся посреди дороги, очень злой, озябший под сырым и тяжёлым от влаги плащом. Вынужденное безделье было непереносимо. Вот была бы у него свирель, такая, как вырезал Вайсмор, было бы хоть чем заняться. Но где тут тростник найдёшь?
Молочное море вокруг наконец поредело. Лес так и стоял дымной громадой по левую руку, но теперь было хотя бы видно, куда ступаешь. Скай пустился чуть не бегом, стараясь наверстать упущенное. Примотанная кое-как подмётка задиралась и шлёпала, но Скай не обращал на неё внимания. Он твёрдо решил идти без остановки до самой темноты — он чувствовал в себе достаточно сил, и его подгоняли мысли о Колдуне.
Но к вечеру, как бы он ни старался держаться, к нему подступила неимоверная усталость (и ногу натёрло вдобавок). Неужели я и вправду такой слабак, думал он, стискивая зубы. А ещё с отцом просился… Правильно, что Хермонд смеялся надо мной! Если я и одного поприща не могу одолеть — устал, да надо же, нежный какой… отец, небось, не устаёт…
Нет уж, буду шагать как миленький, пока не свалюсь, решил он свирепо — и тут увидел, что впереди лес отступает от обрыва, и белая дорога там обрывается.
Крепость! Сердце у Ская затрепетало от радости, и он прибавил ходу.
От крепости остались одни развалины, да и на те давно уже наступал лес. Постройка, сразу видно, была не нархантская — не из белых камней, а из самых обычных, поискрошившихся. Единственная уцелевшая башня нелепо торчала сбоку, пустотелая и хрупкая на вид, как морская раковина, вьюнок затянул груды обломков, а в зияющий на месте ворот проём видно было буйно разросшийся шиповник и молодые деревца, тощие и чахлые в тени стен.
Крепость! Наконец-то! Как Белая Госпожа и говорила! Только…
Ликующий смех, распиравший Ская изнутри, утих, и он против воли сбавил шаг. Угрюмые башни стояли безмолвно, будто пугало на ячменном поле. Вокруг, как назло, всё замерло, только море ворчало и вздыхало. Были уже сумерки, по небу ползли сизые клочья туч, по траве — сизые клочья тумана. Скай кожей ощущал гнетущую чужеродность этих замшелых развалин. Кому взбрело в голову ставить крепость в таком глухом месте? Может, чтоб за дорогой присматривать? Тут ведь один лес и ни жилья на много поприщ кругом…
Мурашки поползли у Ская по спине, и он взялся за рукоять меча. А мне-то что за дело до этих развалин, с силой сказал он себе. Внутрь входить мне вовсе и не нужно. Там где-то должна быть дорога, которая ведёт
