Лабиринт кривых отражений - Светлана Алексеевна Кузнецова
Лео теперь, можно сказать, тоже пребывал в ссылке, но в отличие от Сестрия Шейн-Цийна добровольной и желанной. Четыре месяца, если не полгода, просился на границу и вот, наконец-то, отпустили. Это светлый извелся в глуши — этим, чем больше народу, тем легче дышится. Лео же столица надоела до колик, зуда по всему телу и зубовного скрежета. От извечной суеты расшалились нервы, от обилия людей даже просто на улице он стал раздражителен и язвителен сверх всякой меры. Впрочем, не столько из-за этого, сколько из-за пришедшей из империи моды. Моды, которая постоянно издает последний писк и все никак не подохнет, тварь. Так называемая мягкая сила проклятых религиозных фанатиков распространялась на землях королевства быстрее любой эпидемии.
Имперцы выдумали себе светлого божка и носились с ним как с единственным. А жители королевства и рады были к ним примкнуть. Светлое любить ведь всяко приятнее: цветочки, бабочки, возвышенные речи, стихи и песенки на мотив «тра-ля-ля-тру-ля ля-всех возлюбим, дура(к) я». И раз уж ко всему светлому любовь, то к хранителям потустороннего, наоборот, чуть ли не ненависть. Не будь Лео необходим власти, наверное, давно спустили бы на него какую-нибудь фанатично настроенную светлую свору. Вот только без некромантов застопорятся расследования, сыскные мероприятия и исполнения приговоров. Не поминая работу тайных служб. Собственно, его и не отпускали так долго из-за одного из таких дел: сведения о шпионе есть, а кто он неизвестно. Едва-едва сумел спихнуть расследование на коллегу. Потом птицей летел сюда, чтобы… опоздать.
Имперцы ушли и возвращаться не спешили. Наконец-то Лео смог уже подойти к телам. На земле лежал безголовый кучер в дымящейся одежде. Куда делась его голова выяснить так и не удалось. А вот женщина почти не пострадала. Красивая даже в смерти. Светлые растрепанные сейчас волосы некогда были уложены в замысловатую прическу в виде короны. Белоснежное платье, сшитое по имперской моде, светилось в сумерках и больно, чуть ли не до слез, резало глаза Лео. По странному стечению судьбы к ткани даже капля грязи не прилипла, хотя бледно-сиреневый плащ оказался в разводах крови, копоти, земли и травы. Лицо… Лео боялся вглядываться и вместе с тем старался запомнить навеки застывшие черты. Впрочем, в ней еще оставалась жизнь, Лео не сразу ее заметил, ведь гибель он ощущал гораздо ярче — слабая, угасающая, она вся сосредоточилась внутри большого живота.
— Я думал, ты прибудешь только утром, — заметил Сестрий Шейн-Цийн.
Лео не ответил. Как же он хотел спасти эту женщину!
Впрочем, чего уж теперь? Теперь поздно. Поздно для нее, но не…
— Ты, лекарь, собираешься смотреть, как мальчишка умирает?! — рявкнул он.
Ссутулившийся за правым плечом Сестрия лекарь-проповедник проклятой религии жажды чужих страданий сильнее склонил голову. Он хоть и согласился с приказом своего командира, даже шага к лежащим не сделал.
— Я к тебе обращаюсь… — голос Лео упал до шепота и уполз в едва слышимый людям низкий шелест, заставляющий вжимать голову в плечи и хвататься за грудь и более стойких и смелых, чем погань светлая.
— Я не собираюсь обрекать эту душу на страдания, — несмотря на жалкий вид, голос лекаря был тверд. — Мертворождение осечек не дает.
— Мразь… — кулаки сжались сами собой. Лео глянул на тварь в человечьем, более того, лекарском обличии в упор. Заметил, как Сестрий быстрым движением ушел в сторону с линии возможной атаки. Как расступились стоявшие рядом пограничники. С удивлением понял, что артефакта, который на всякий случай всегда таскал с собой, в кармане отсутствует. Где сам артефакт неясно, а значит, надеть его не получится и ауру смерти ничто не удержит. Она уже устремилась к лекарю, принялась обволакивать его…
Пытка для любого светлого, тем не менее пошла лекарю на пользу. Горбиться он перестал, лицо поднял, с ненавистью и с какой-то безумной восторженностью взглянув на Лео.
— Ты проклят, и он — тоже! — даже не воскликнул, провозгласил лекарь. — Но у твоей матери, некромант, не хватило совести удавить тебя в утробе, а может, она сама была грязной труполюбкой, я о том не знаю, да и знать не хочу. Но уж этому отродью я точно не позволю появиться на свет!
— Лео Горг Нестра-Лейн! — выкрикнул Сестрий, то ли намереваясь остановить неотвратимое, то ли, наоборот подтолкнуть. — Не нужно!
Лео криво усмехнулся, посмотрел на свои ладони. Тьма на них была настолько осязаемой, что казалась глиной — лепи, что пожелаешь. Мог бы и фигурку лекаря, а потом отвернуть ей голову.
«Вот оно: проявление светлой мягкой силы проклятой единобожной империи, — с печалью и морской волной накатившей усталостью подумал он. — А ведь лекари приносят клятву, по которой бесценна и священна любая жизнь: светлая, темная, нейтральная — без разницы. Их магия и суть — цена этой клятвы. Отступника теперь сожрет его же сила».
— Для лекарей любая жизнь свята, — на свой манер повторил Сестрий его мысли. — Не марайся, некромант. Лекарь, изменивший клятве, так и так не проживет долго.
В этом он был прав. Как, впрочем, и Лео был в своем праве убить ослушавшегося его подчиненного. Или еще нет? Он ведь только приехал и формально еще не вступил в должность?
— Если некроманту нужна эта господопротивная душонка, пусть сам и пачкается, — прошипел лекарь. — А я не стану! Не введу в наш замаранный тьмой мир очередного темного!
— Под стражу, — бросил Лео и повернулся спиной и к Сестрию, и к лекарю, и к подступившим к тому пограничникам.
Темную силу, уже готовую убить, Лео развеял: отдал той стороне, что окружала и сопровождала его всю жизнь, прячась в тенях и сумерках. Она укрывала его плащом, она защищала и помогала, с ней он почти не чувствовал себя одиноким. До той поры, пока ему не дали понять: необходимо спешить к границе,
