Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса

Смех, голоса, перешептывание слышались все ближе и яснее, но никого не было видно. Лес сомкнулся вокруг непроходимой стеной, словно держал на ладони горстку чужеземных букашек, прикидывая: то ли раздавить, то ли просто выбросить. Деревья шептались, пряча что-то за спинами, и смыкались все плотнее.

Шум приближался со стороны реки. Может быть, местные женщины облюбовали это место для купания, и тогда ничего страшного. А если это не люди…

– Ой, какие красавчики! – вдруг выдохнул женский голос.

Но, несмотря на лестные слова, у каждого, кто их слышал, упало сердце и заледенела кровь. Говорившую не было видно. Ее голос родился из ночного ветерка, спустился с вершин берез, взлетел от поверхности реки.

– Сестры, идите сюда! – снова позвал голос. – Посмотрите, что я нашла!

И такая радость звучала в нем – будто девица набрела на куст малины, усыпанный спелыми сладкими ягодами. Простая девка испугалась бы, обнаружив в лесу десятки молчаливых чужаков. Эта смелость обличала то, что обладательница звонкого девичьего голоса сама куда страшнее…

За деревьями мелькнула белая фигура, потом еще одна, и еще. Девушки в белых рубашках, мокрые, облепленные темными густыми волосами, по одной появлялись из тьмы, неслышно крались по траве, точно боясь спугнуть добычу. На ходу они переглядывались, подносили пальцы к губам, призывая друг друга к тишине, но фыркали от смеха, зажимали себе рты. А в глазах их горели зеленые огни, освещая бледные лица. Их ноги не сминали траву, очертания тел колебались под ветром, волосы шевелились сами собой, как стебли водяной травы.

– Ой! – Дойдя до края поляны, первая из речных дев наткнулась на полынь и отскочила, болезненно сморщившись. – Что это еще за гадость? Кто это здесь положил? Ну-ка, уберите!

– Всем сидеть! – шепотом, едва владея собой от ужаса, приказал Толига. – Кто дернется, сам задушу!

– Что ты там бормочешь, миленький? – Первая из русалок мигом нашла его глазами. – Иди лучше ко мне. Попляшем с тобой, поиграем. Ну, иди же, чего боишься?

Она протянула белые руки, маня к себе человека, и Толига вдруг ощутил, что ноги сами, против воли, пытаются поднять его. Невидимая сила влекла за круг, защищенный полынью и озаренный пламенем оберегающих костров. Мысли об опасности таяли, страха не было, а только радостное ожидание – сама жизнь и любовь манили из тьмы, сам закон возрождения Вселенной требовал выйти и принять участие в игрище между той и этой стороной…

– Иди сюда, чего ждешь? – шептали другие русалки.

И мужчины невольно поднимались; каждый знал, что именно его зовет ласковый голос, именно его манят в объятия нежные руки, его ждут, дрожа от нетерпения, стройные тела… Для того водяные девы и выходят в эту ночь к людям, чтобы запастись жаром их жизненных сил, а потом пролить ее на поля, луга и леса, но тот, кто попадется им, будет выпит до дна.

Над лесом вдруг вспыхнула зарница, словно сам Дажьбог на миг поднял веки, а потом снова зажмурился. Русалки вздрогнули, прервали свои песни, вскинули руки, защищаясь от небесного огня.

И в этот миг из-за деревьев со стороны реки вышел Лютомер.

Он видел, как водяные девы выбирались из Зуши, как ткались из тумана их тела, как их призрачные ноги осторожно ступали на берег, словно пробуя твердую землю. Русалки собирались возле старых ив, и вода струилась с их тел, с их спутанных волос. Возглавляла водяных дев самая высокая и статная, и вода с ее волос непрерывно стекала в реку, не иссякая. Видимо, это была берегиня, дух и хранительница Зуши. Она сделала шаг, другой, потом ушла в лес, маня за собой младших сестер. По следам ее ручеек бежал назад в реку, отмечая путь берегини.

По этому следу и двинулся Лютомер.

Оцепеневшие Ратиславичи не поддерживали пламя костров, и оно уже угасало. Лютомер вышел на поляну в тот миг, когда вспыхнула зарница. В свете небесного огня берегини разом исчезли, словно растворились, и он успел увидеть только лица Ратиславичей, искаженные дикой смесью ужаса и неодолимого влечения. Некоторые уже поднялись и сделали несколько шагов к границе спасительного круга.

Зарница погасла, и между деревьями снова забелели фигуры вил. Они никуда не исчезали, просто при свете их не было видно.

– Эй, красавица! – позвал Лютомер.

Берегиня Зуша услышала его и обернулась.

– Посмотри на меня! – продолжал он. – Или я тебе не нравлюсь?

– А ты кто же такой смелый? – Берегиня улыбнулась и сделала шаг к нему.

На лице ее расцветала недоверчивая радость, будто она не верила, что судьба приготовила ей такой дорогой и желанный подарок – мужчину, молодого, сильного и статного, который никуда не бежит, не боится и сам желает отдать ей свое тепло.

Толига, прошедший уже полпути, безвольным мешком упал на траву, едва лишь русалка отвела от него глаза.

– Добрый молодец, ясный сокол! – смело ответил Лютомер. – Хожу, ищу себе подруги.

– Ищешь? А на меня погляди-ка! Разве я не хороша? – Берегиня плавно повернулась, словно танцуя, показывая свой стройный стан. – Полюби меня, добрый молодец, не пожалеешь!

Среди ее сестер послышалось насмешливое фырканье – пожалеть избранник берегини, скорее всего, и не успеет.

– Да я тебя уже люблю! – заверил Лютомер. – Только давай уговор: ни ты, ни сестры твои больше ни с кем тут не хороводятся, от людей уходят и не возвращаются – тогда я пойду с тобой.

– Хорошо! – согласилась хозяйка Зуши, и глаза ее сверкнули, как два огромных зеленоватых светляка. – Согласна. Идем со мной!

Она сделала шаг, и тут снова вспыхнула зарница. Берегини на миг пропали, а когда снова пала тьма, прохладные влажные пальцы вцепились в руку Лютомера.

Глава 7

В то время как зарница осветила угрян, уже почти впавших в бессознательное состояние от пения берегинь, Лютомер не успел заметить, все ли они здесь. А между тем ни Хвалиса, ни Неговита и Глядовца с сыном Миловитом на поляне уже некоторое время не было. Сговорившись заранее, они незаметно исчезли сразу, как только начало темнеть.

Бояться и таиться им особенно не приходилось: на гулянье собирался народ со всей округи, где не все могли знать друг друга в лицо, и никто не удивился бы, увидев несколько незнакомых мужиков. Их могли бы выдать разве что пояса, покрытые нездешними узорами, но Ратиславичи спрятали их под складками рубах. Венки из дубовых ветвей на голову – и кому сейчас придет на ум разглядывать в темноте их пояса?

– Пока тут все пляшут, пока всем Ярила головы задурил, мы и проберемся, – втолковывал Неговит княжичу, которому соваться в городец казалось чистым безумием. – Ну кто сейчас на других смотрит? Мужики баб разглядывают, а бабы себе мужиков ищут, ничего дурного и на ум никому не взойдет.