Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса

В сумерках Лютомер вышел на берег Зуши и прошел еще немного вверх по течению. Один раз его обогнала стайка молодежи – видно, жители какого-то лесного рода спешили на место общего сбора. Отступив в заросли, Лютомер пропустил их вперед. Девушки и парни, одетые в праздничные рубашки с купальскими знаками, с венками из цветов и зелени на головах, были возбуждены, веселы, взбудоражены ожиданием игрищ и, конечно, не заметили фигуру, застывшую за стволом толстой старой березы. Лес, родная стихия его отца Велеса, охотно принимал Лютомера в объятия, сливая с собой и накидывая невидимый полог.

Ночью он уже был здесь, разведывая дорогу, и теперь знал, куда идти. Тропинка вскоре выскочила из чащи на простор. Впереди показалось открытое пространство – сперва большой овраг, за ним широкая луговина, дальше городец на пригорке над ручьем, а уже за ним темнел дальний лес.

Возле городца горели костры, и острые глаза оборотня разглядели воинский стан – собранная со всего племени рать стояла здесь, возле Воротынца, в ожидании скорого похода. Если не получится то, что он задумал, то через несколько дней, когда войско уйдет, он сможет действовать свободнее.

А на луговине горели другие костры – купальские. Их развели над самым берегом, чтобы огонь отражался в воде, и между ними было тесно от множества человеческих фигур. Каждый из собравшихся, в белой нарядной рубашке и с венком на голове, сам напоминал дерево: женщины – березу, а мужчины – дуб. Все это двигалось хороводом вокруг костров, и до опушки долетал хор множества голосов.

Лютомер постоял немного, вглядываясь в толпу и невольно вспоминая такие же гулянья над Угрой. Вот уже много лет угренские девушки на Ярилины дни и в зимние колядки бывали не прочь провести время с вожаком «волков», воплощением Ярилы. А на Купале, когда все семейные запреты снимаются, – и молодки тоже, и слава оборотня даже усиливала его жутковатую притягательность. Лютомер не бегал от своего счастья, но безотчетно стремился скрыть это от Лютавы. Она и не хотела ничего об этом знать, и об этих приключениях Лютомер никогда ей не упоминал, хотя во всем другом они полностью доверяли друг другу. В этом проявлялась некая странность их привязанности: Лютава не ревновала его к другим девушкам, а Лютомер делал вид, что и поводов для этого нет.

Женщина своего рода – все; чужая женщина – ничто. Но лишь в одном случае чужая женщина превосходит свою, ибо дает то, чего своя дать не может. Все на свете люди давным-давно свыклись, что это так, и приспособились. Но Лютомер в самой глубине своей древней души не мирился с этим противоречием. В Лютаве для него собралась вся мощь и благость женского начала; само единство их крови делало ее единственной для него настоящей женщиной. Если бы дар своего и чужого мог слиться воедино… Но когда он думал об этом, то земной мир вдруг оказывался очень далеко внизу, будто увиденный с лица синего неба, глазами звезд. И понимал: это не для него. Все же смертный – не бог, а боги не любят тех, кто берет на себя больше положенного.

И тем не менее Лютомер стискивал челюсти при одной мысли, что здесь, у вятичей, на его сестру смотрят как на обычную девку, которой требуется жених. И тот, кто вздумает подойти к ней слишком близко, очень пожалеет об этом…

Чем темнее становилось, чем ярче горели костры и задорнее звучали песни, тем сильнее обострялись все чувства Лютомера. На луговине шевелилась, пела, смеялась человеческая толпа, каталась одним огромным горячим комом.

А совсем рядом из тьмы ночи, из-за прозрачной тонкой грани Нави, проступала иная жизнь. Иные силы зашевелились у воды, поднимаясь к поверхности, поползли на берег; иные существа крались в лесу, притянутые к опушке жаром человеческого веселья. Облачка тумана поднимались с поверхности реки, взлетали к верхней кромке обрыва, тянулись к людям. Белые фигуры, сперва невесомые и прозрачные, постепенно становились плотнее; приспосабливаясь, водяные духи принимали человеческий облик, и вот уже девы в белых рубашках, укутанные в густые, тяжелые пряди волос, неслышно приближаются к кругу, еще никем не замеченные, и потоки воды, стекая с волос, орошают их путь…

Тревога кольнула иголочкой, и Лютомер оглянулся. Роща и берег Зуши уже были полны духов, собравшихся на звуки человеческого веселья и готовых войти в круг. Но там, в лесу, тоже оставались люди. И если воротынцев на лугу защищают освященные костры, солнечные круги хороводов, обрядовые песни и присутствие волхвов, то угрян, оставшихся в лесу, не защищает ничего, кроме заговоренных трав и железных клинков. Но при виде такой добычи русалки потерпят горький запах полыни, а прикасаться к железу им вовсе не обязательно, чтобы сделать свое дело.

С сожалением оторвав взгляд от толпы на лугу, Лютомер повернулся и побежал обратно к стану. Он несся по тропе над рекой, уже не боясь кого-то встретить – теперь пусть его боятся, – легко находя дорогу в темноте. В эту ночь, когда напряжение всех сил Вселенной достигает высшей точки, также расцветала и наливалась мощью его божественная природа, унаследованная от отца. И пусть не Велесу, темному подземному владыке, посвящен этот праздник и не ему поются песни – Велес держит на плечах этот расцветающий мир, и он тоже тянется духом к его хозяйке, богине Ладе. Сегодня происходит перелом, после которого путь богини проляжет вниз, к нему в подземелье, и однажды она придет, с осенними листьями в волосах, чтобы принести искру жизни на сохранение владыке мертвых.

В Купальскую ночь так легко заскочить из Яви в Навь, но Лютомер не боялся. Он мчался, всем телом ощущая свою неразрывную связь с лесом, водой, землей и небом; все силы земли дышали его грудью, и он не осознавал даже, кто он сейчас – человек, волк или бесплотный дух.

Наступила ночь, в лесу воцарилась полная темнота, но никто не спал. Жарко пылавшие освященные костры внушали чувство защищенности, но все же разговаривать люди опасались и сидели вокруг огня молча, тесно придвинувшись друг к другу. Каждый втайне сожалел, что пустился в этот поход, а не остался дома – сейчас бы плясать на знакомой с детства Ярилиной плеши, петь песни, пить медовуху, хватать в объятия девушек-невест и молодок. Как там весело, хорошо – а главное, вполне безопасно в кругу священных огней, под защитой с умом и знанием проведенных обрядов. Если головы не терять – беды не будет, выйди на огонек хоть сам леший…

Из тьмы долетали отдаленные отзвуки то песен, то смеха. То ли на лугах над берегом гуляет народ, то ли это игры лесной нежити – как знать? От свежего дыхания ночного леса пробирала дрожь, мужчины кутались в сукманы, но о том, чтобы поспать, никто даже не думал. Перед Купалой не полагается спать, чтобы не умереть в предстоящем году, но как же тяжело сидеть в эту ночь неподвижно, настороженным слухом ловя звуки из-за деревьев…