Александр Авраменко - Красно Солнышко

 Почти мгновенно песню подхватили почти все, находившиеся на кораблях, кроме купленных перед самым отъездом чудинок, те удивлённо всматривались в окружающих их мужчин, но после первого куплета, когда самые смышлёные уловили мелодию, в гул голосов дружинников вплёлся первый тонкий голос, потом второй, третий… Слов они не знали, да и не понимали, о чём поют их будущие мужья. Но сердцем поняли, что нужно поддержать, ибо в песне единство рождается, если та песня с товарищем или другом, с семьёй разделена… Чудинки просто подтягивали без слов, но голоса ложились на мелодию неожиданно ладно…

…В тот же самый миг в гавань Арконы скользнула лодья. Стражники на стенах, окружающих град, удивлённо всматривались в неё через пелену тонкого, секущего глаза снега. Разбушевалась метель не на шутку неожиданно. И откуда только взялся корабль? Все уже давно свои лодьи на берег вытянули, полотном под навесами затянули, на козлы поставили. Кончилось время для плавания. Теперь до тех пор, пока не сойдёт снег, уже обильно лёгший на землю, никто в море не выйдёт… А тем временем сумасшедший то ли купец, то ли воин, уверенно направил нос лодьи к храмовой пристани.

- Видать, жрец с донесением, Прокл.

- Угу. Говорил мне старшина, что ждут гонца с важными вестями…

…С палубы спрыгнул воин, ловко подхватил брошенный ему канат, закрутил вокруг вбитой в толстое дубовое бревно скобы. Корпус лодьи чуть дёрнулся, но послушно замер. Упала сходня, и на берег ступил закутанный в коричневый плащ  человек. Поклонился Храму Святовидову. Огромный четырёхликий идол был виден в Арконе отовсюду, надзирая за всеми сторонами света. Шапка снега уже украшала его голову, белила длинные усы…

- Храбр, за мной. Остальные – как сдадите лодью присмотрщикам, да тиуну – отдыхать. Дело сделано, братья. Но держите язык за зубами.

Никто не ответил. Итак всё ясно было. Навстречу уже спешили вооружённые до зубов воины, желающие покарать наглеца, но неизвестный вытащил из сумочки, что висела на поясе, небольшую бляху из серебра, бросил бегущему впереди старшему, и когда тот рефлекторно схватив, выпучил глаза, замерев на месте, от удивления, коротко произнёс:

- Лодью обиходить. Людям – баню, отдых и еду от пуза.

- Будет исполнено, господин!

Старший воинов склонился в поклоне, потом толкнул одного:

- Бегом за Оладьей-тиуном! Скажи, немедля ему явиться, коли хочет место своё сберечь! Немедля! Хоть с жонки его стаскивай, но сюда!

Тот, топая сапожищами, помчался огромными прыжками, куда послан. А старшина воинов подбежал к лодье, единым прыжком взмыл по сходне:

- Эй, братие, пошли со мной! Будем…

И осёкся – ответом была тишина. Все спали мёртвым сном, не обращая внимания ни начавшуюся метель, ни на лютый холод. Спали заносимые снегом. Спали, когда их снимали с лавок и уносили на руках и наскоро сделанных носилок в гостевой дом. Спали, когда их раздевали и укладывали на лежанки. Дружинники спали. Последние пять дней они гребли без перерыва, жуя на ходу вяленое мясо и запивая его водой, не смыкая глаз ни на мгновение…

   …Они страшно торопились – замёрзни гавань, что тогда? И воины успели. А когда осознали, что всё,  их путь закончен, просто уснули. Спокойным, глубоким сном людей с чистой совестью и осознанием выполненного долга…

Глава 12.

- Значит, выдал, говоришь, Савва дочку замуж?

Храбр опустил голову, буркнул:

- Выдал, княже. Только не Савва он теперь, а Пётр. Проклятую Истинными Богами веру принял, и этим везде хвастает. Не боится. Ему грамотку дали византийцы, охранную вроде бы. Мол, посол он их. И они его всей своей ромейской силой защищают.

Гостомысл отвернулся к затянутому слюдой окошку, за которым багровыми огнями играл закат, глухо спросил:

- А куда выдал? Неведомо?

- Ведомо, княже. Какой-то ромей её увёз. В сам Царьград.

Мужчина мгновение помолчал, потом повернулся, и на его лице нельзя было прочесть никаких эмоций. Оно было, словно маска. Махнул рукой, и неожиданно вдруг облегчённо улыбнулся:

- Ну и чур с ним!

Коротко, дробно раскатился смехом, ткнул шутливо паренька в плечо кулаком:

- Знаешь, всё думал, как там Эпика с Дубравушкой уживутся. А теперь и гора с плеч! Ты то как, не нашёл кого себе?

Парень покачал отрицательно головой:

- Нет, княже. Те, что нравятся, со мной не поедут. Да и не отдадут их за меня. А тех, кого бы сами отцы рады выдать…

Так же точно, как князь, махнул рукой. Потом буркнул:

- Коли такая б как у Слава Анкана, или твоя, княже, Эпика, что готовы на смерть пойти, лишь бы рядом с ладой быть – ни мига бы единого не раздумывал! А теперь вот…

Гостомысл поднялся с лавки, подошёл ближе, положил руки на плечи, внимательно  посмотрел в честные глаза:

- Такие, как они – раз в жизни попадаются. И вот этот единый раз и нельзя потерять. Поскольку жизнь твоя тогда половинчатой будет. Понял, о чём я?

Храбр взгляд выдержал, не отвёл. Твёрдо ответил:

- Понял.

Гостомысл отпустил юношу, отступил на шаг назад, взглянул на чисто выскобленную Божью Ладонь, вздохнул:

- Как там наши, интересно…

И вдруг спохватился, охнул:

- Вот же, ворона пуганая… А ведь у твоего друга уже дитя должно было народиться!

- Верно…

Охнул парень. Потом взглянул ошарашенно на князя:

- И я забыл… Интересно, кто у него, малец, али девчонка?

- Приедем, узнаем. Ты то, как, домой поедешь, родню навестить? Чай, всю зиму нам тут торчать.

- Коли отпустишь, княже…

Тот чуть помолчал, потом произнёс:

- Завтра гости[32] в те края едут. Коня тебе в храме дадут. Справа воинская у тебя – все обзавидуются. Одёжа тоже. Куны есть?

- Откуда, княже?

- Возьми. Сбегай на торг, купи гостинцев своим. Сам знаешь…

И верно – диковинки заморские жрецы отдать все повелели. Вплоть до камешка речного пёстрого, до булавки деревянной, из нездешней берёзы чернокорой вырезанной. И повелели языки за зубами под страхом смерти держать. Так что у юноши подарить родным было нечего. Так что деньгам Храбр обрадовался. Коротко поблагодарил, ухватил кошель вышитый, полный резан[33], и только дверь хлопнула. Дел срочных вдруг навалилось – гостинцы купить. Гостей найти, договориться с ними, чтобы с собой взяли. Некогда рассиживаться… Проводив юношу взглядом, Гостомысл вновь сел на лавку, налил себе взвару холодного из кувшина, сделал пару глотков, задумался. Вроде всё хорошо. Жрецы вестям хорошим обрадовались. Твёрдо пообещали по весне, как снег сойдёт, отправить людей в новые земли. Он с братом рассчитывал человек на двести, самое большее – триста. Но служители Святовида твёрдо пообещали тысячу. Полную, причём. Целый Род, притом немалый. По поводу девиц незамужних затылки поскребли, но сразу сказали, что больше десятка вряд ли наберут. Знать, судьба такая у дружинников, чудинок в жёны брать, да тех, кого по пути ухватят. Но здесь печалиться нечего. Пусть кровь мешается. Не страшно. Не разбавится славянская руда, а наоборот, новую силу поимеет. Освежится молодой порослью. Другое дело, как брат там. Всё ли у него хорошо? Зимовка нормальна у них? Не голодают ли? Чужинцы, о которых Брендан и Крут рассказывали, войной на них не идут? Эх… Незнание – самая лютая пытка… А здесь – словно в гадюшник окунулся! Жрецы говорят одно – делают другое. На словах – всё хорошо. А на деле… Как стояло дело на месте, так и не движется. Хотя, кто знает? В зиму людей срывать с обжитых мест никто не будет. Может, и зря себя  князь накручивает?..