Александр Авраменко - Красно Солнышко

…Молодёжь гуляла во всю ширь души. Коляды настали! Стучали бубны, гудели сопелки и рожки. Вокруг большого костра отплясывали парочки и одиночки. Веселись, народ! Гуляй! Праздник великий на дворе! Кое где, умыкнув украдкой девицу из шумящей толпы, юноша срывал с её губ первый поцелуй… С высокой насыпи вала, окружающего град, по залитой намедни ледяной дорожке катались младшие. С шутками, смехом, распеванием частушек. Да и иные из взрослых, хлебнув стоялого мёда, с молодецким гиканьем стоя на ногах и размахивая руками лихо съезжали вниз. Веселье на Славянской Земле! Праздник! Костры. Радостный шум, стоящий над городком, свет огней, распевание колядок… Храбр выехал из леса, полюбовался на раскинувшийся на большой поляне родной град. Веселье так и переливалось через деревянные стены! Не спеша подъехал. К чему коня напрягать? Снег глубок. Идти жеребцу нелегко. А ворота – нараспашку. И дозорных нет. Ну ещё бы: зима – самое спокойное время на родной земле. Враги в снега не нападают. Не пройти им. Так что в честь праздника народ расслабился. Гуляют все… Жеребец, выбравшись на укатанный путь, довольно фыркнул, выпустив длинные струи пара из заиндевевших ноздрей, сам прибавил ход, чуя отдых и тепло. Храбр пошевелился в седле. Всадник вывернулся из-за вала, с которого скатывались дети, и смех словно обрезало. Чужак! Воин в полной броне. На огромном коне, укрытом полотняной стёганой попоной. Меч в ножнах красы невиданной на боку. Доспех… О таком и мечтать не смели! У седла самострел приторочен необычного вида. Да два вьюка небольших возле круглого щита всадника. Копья, правда, не видно. Но и так понятно, что воин этот не обычный. Те, что заставу Родовую берегут, против этого так… Мягко говоря, слабы. Видна сила невиданная, ухватка, полученная не простыми тренировками, а опытом настоящих битв… Шапка кунья высокая. Поверх плаща – наплечник из волчьей шкуры, Род указывающий… Значит, свой? Но кто?! Ведь ясно, что нездешний этот воин! А тот спокойно, не повернув головы в сторону мгновенно притихших детей, въехал в град. Повернул вправо. Проехал возле так же вдруг замолчавших людей, веселящихся у большого костра, где сразу же наступила тишина… Кое-кто уже потянулся рукой к поясу, на котором ножи висели… Мужчины и отроки стали своих любушек загораживать… А воин возле избы бабки Тороповой остановился, с коня спрыгнул. Привязал того за уздечку к ограде. Затем вдруг повернулся, отвесил людям поклон, опять развернулся, и в дом вошёл… Миг, и вдруг крик истошный из избы послышался… Ломанулись туда мужики. Никак, лихое чужак учиняет?! Двери в дом вынесли, и остановились, поражённые – сидит бабка на постели, да голову приезжего гладит, гладко выбритую по варяжскому обычаю. А тот на коленях перед ней стоит, в живот её уткнулся лицом… Увидела старуха такое, замахала рукой на вломившихся в избу мужиков, тогда только кто-то сообразил, что за чужинец к ним в гости пожаловал, протянул:

- Сородичи! Это же Храбр Торопов! А говорили – сгинул…

Тот, видно услышал, поднялся, и родовичи вновь притихли – вымахал парень за два года в косую сажень! Плечи широченные, мышцы через кольчугу бугрятся.

- Коня моего на общинную конюшню сведите.

- Сделаем! А ты…

- Живой я. Здоровый. Просто дальний поход был. Задержался в пути. Можете потрогать.

И руку протянул, мол, щупайте. Не морок я. Да протолкался тут крепкий мужик в избу, увидел Храбра, чуть не в ноги ему кинулся:

- А Слав мой, жив ли?!

Улыбнулся молодой воин, сразу понятно стало, что в порядке всё с тем, о ком спрашивали. Но и словами облегчил душу отца друга:

- Жив-здоров твой сын Славута, дед Добрыня.

- Здоров?

Облегчённо вздохнул родович, потом вдруг схватился:

- А чего это ты меня дедом кличешь?

Храбр расплылся в улыбке:

- Так ты им уж как месяц стал! Дитя у Слава народилось.

- Дитя?!

- Дитя, дед Добрыня! В Грудне[34] жёнка его родить должна была.

- Жёнка?!

Но тут очнулась бабка, зашикала на всех, замахала руками:

- Уходите, уходите! Коня Храброва обиходьте пока! Завтра приходите. Дайте мне с внуком побыть! Когда ещё увидимся…

Слезу непрошенную со щеки смахнула… Храбр сиротой был. Кроме бабки у него и не было никого. Налетели вороги, захватили град. Людей порубили, замучали. Застава, правда, отомстила, изведя всех кочевников. Да только от Рода уцелели лишь бабка, и две только родившие молодухи, которых в тайник вместе с детьми спрятали… Остальные то потом на эти земли пришли. Из других родов. Так Совет племён постановил, чтобы земля пустой не оставалась…

…Послушались мужики, стали друг друга подталкивать к двери, на двор выбираться. Потом двое отроков внесли вьюки, повели лошадь на общинную конюшню. Расседлали, дивясь богатой сбруе, тщательно вытерли. Остудили, проведя по крытому двору  несколько кругов. После воды принесли. Тёплой. Насыпали овса в ясли щедрой рукой. Тщательно вычистили, выскребли. Жеребец громадный, сильный. Под стать всаднику. Косит большим взглядом на юнцов, но плохого себе не позволяет. Ни копытом не бьёт, ни кусает. Спокойный, видно. Хрустит себе зерном, перемалывает большими ровными зубами. Дали морковку – схрупал в мгновение ока. Благодарно ткнулся в руку большим носом. А что? Животина, она тоже сладость любит… Едва Храбр с бабушкой один остались и старушка бросилась к печи – внука то покормить с дороги надо, как опять в двери стучатся. На этот раз не вышибая, когда думали, что на помощь спешат. Нет, аккуратно, вежливо. Одна соседка заскочила, принесла миску капусты квашеной, ягодой клюквой богато проложенной. Вторая репы притащила пареной. Третья -  ногу кабанью закопчённую. Ещё одна – каравай тёплый, только из печи, видно вытащенный, пшеничный. И пошло – поехало. Одна за одной бабы идут, несут угощенье и заедки праздничные: пироги с начинкой и простые лепёшки, орешками пересыпанные. Ягоды томлёные, мочёные, сушёные… Часу не прошло – стол в избе ломится. Родович вернулся. Помочь надо. А в следующий раз и тебе помогут. Нет такого у славян, в одиночку жить. Не прокормишься! Почему и самое страшное наказание, кроме смерти, конечно, из Рода изгнать. Извергом сделать. Ни поля не вспахать, ни защитить себя и близких… Испокон веков славяне друг за дружку держаться, потому и живы. Потому что гурьбой и батьку бить сподручнее… Будь Рода славянские поодиночке, давно бы истребили их находники, кочевники и прочие желающие обрести земли и рабов. Империя латинская, ещё первого Рима, истинного, пыталась на славян  ярмо одеть – не вышло. Исчезли римские легионы в дремучих лесах, словно их и не было. До Рима – персы захотели эти края завоевать. Еле ноги унесли. Бросали раненых, мерли от жажды и голода. Не вышло у них. Перед персами кочевники из степей пожаловали. И остались от них лишь одинокие каменные статуи, разбросанные по Дикой Степи… А до кочевников-хунну приходили и вовсе неведомые племена. Только память славянская о них ничего не сохранила хорошего. Видно, недостойны были. А и в прежние времена, ещё до Потопа Великого враги о славянские Рода всегда зубы ломали. Что атланты безжалостные, что наги ужасные. Мало кто возвращался… Если вообще возвращался… Но тем и сильны славяне, что стараются жить мирно. Чужого не захватывают. Людей не угнетают. Нет у них рабства подобному тому, что в тёплых краях. Нет и воровства. Не ходят рати захватывать чужие земли. Миром стараются всё решить. Ибо силу свою сознают славянские племена. А истинно сильный – всегда добр. Лишь слабый вымещает свою ущербность на других. Стремится их оболгать, навредить, украсть, ударить в спину исподтишка. Ибо чует подсознательно своё ничтожество. И чем слабее народ, тем хуже к другим относится.  Но не истинный славянин!..