Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец
Однако наша бабушка не принимает изменения мира, считая все новинки бесовыми. Она не слишком религиозна, когда речь не идет о меняющемся мире. Тогда бесовским становится все. Не завидую я Наташке, воспитание она получит какое подобает девушке из дворянской семьи, а все остальное вряд ли. Ну, хоть крестиком вышивать научится. Будет сидеть спокойненько в уголку, мужа домой ждать. Ей так и надо, ее это успокоит. Оленьку жалко.
Сани остановились слишком резко. Я едва не упал. Удержался, лишь вцепившись в портьеру, прикрывающую окна. Светлана Юрьевна же, как сидела, так и продолжала сидеть. Совершенно прямая спина ее лишь двинулась немного назад, повинуясь инерции, и вернулась в прежнее положение.
Возница соскочил с облучка, отстегнул фонарь и отпер дверь.
— Приехали, госпожа, — он низко поклонился, высоко подняв фонарь и подставив вторую руку, как опору для женщины.
Она кивнула, встала, едва заметно потянулась, разминая затекшее тело, оперлась на протянутую руку и спрыгнула в снег.
— Приехали! — сказала она мне. — Выходи!
Я открыл рот. Голос ее, изменился. Простуженный, сиплый, но полный силы, власти и еще чего-то, чего я понять не смог. Голос этот странным образом подавлял и расслаблял одновременно. Отступило на второй план, решительно все. И сделка, и арест, и новые документы, и странные люди. Не осталось ничего кроме голоса и приказа им озвученного.
Я поднялся, ощутил, как затекло тело, как замерзли ноги, даже не смотря на выданные в тюрьме валенки, сделал нерешительный шаг к дверце, остановился, вдохнул холодный воздух и тоже спрыгнул на снег. Но в отличие от Светланы Юрьевны на ногах не удержался и зарылся лицом в снег.
Возница тут же подскочил, подхватил меня под руку, легко поднял на ноги и даже стряхнул с моих коленок снег.
— Степан, проводи нашего нового воспитанника в дом. Передай Федору, он знает, что делать. Потом прикажи вскипятить воду и справить ванну с лавандой, а затем займись лошадью, — она обвела заснеженное поле взглядом. — Завтра к утру почисти дорожку от дома, до дома воспитанников. Нам часто придется ходить.
— Будет сделано, госпожа, — Степан низко поклонился, не разгибаясь, нырнул в карету, подхватил мой мешок и, закинув его за спину, повернулся ко мне. — Ну, чего застыл, твое благородие, идем.
— Подожди, — остановила его Светлана Юрьевна. — Глеб, твои занятия начнутся завтра после обеда. Совету тебе как следует отдохнуть, выспаться, поесть. Нам предстоит очень много сделать, а времени у нас очень мало. Три недели, это все, что у нас есть. Отдыхай, я распоряжусь на счет всего остального. Все, ступай. Степан!
— Будет исполнено, госпожа, — Степан поклонился еще ниже, едва не коснувшись лбом земли.
— Ну, твое благородие, идем! - он повернул ко мне голову, и мне показалось, что под лохматой шапкой сверкнули два красных глаза.
Глава 15
Клоповник. Меня засунули в самый, что ни на есть клоповник. Стоило ради этого половину ночи по снегу, да морозу лошадку гонять? Да и нас со Степаном никто не пожалел, я хоть в тепле, а Степа развернулся и назад в мороз и поднявшийся ветер. Даже не погрелся.
Федор же, оказался неразговорчивым стариком, что сильно напомнило его тезку — моего деда. Он деловито указал на вешалку, куда я и повесил пальто и шапку, недовольно глянул на валенки, покачал головой, приказал ждать и вернулся с неким подобием мягких домашних туфлей. Заставил меня переобуться, сунул в руку кружку крепкого горячего чаю.
— Пей, потом пойдем в нумера, — и странно хихикнул.
Когда же я допил, отвел в ванну, заставил вымыть руки, умыться, помыть шею.
— Сегодня воду греть не стану, поздно ужо, — он осклабился. — Спать охота. Завтра поутру помоешься полностью. Хозяйка приказала, чтобы ты спал. Вот и пойдешь спать. Белье только переодень.
И он бросил на тумбочку свежее, белое, пахнущее ромашками белье. Я расслабился, после грязной тюремной одежды, что не менялась ни разу за время моего заключения, мягкое, чистое белье было приятно коже. Вот если бы еще воды теплой, да мыла кусок я был бы вообще счастлив. Странно надевать чистое белье на грязное тело, но Федор заверил, что завтра, когда он нагреет воду и я стану мыться, он выдаст свежее.
Он дождался, когда я переоденусь, осмотрел меня, удовлетворенно хмыкнул, кивнул, сунул в руку мой мешок и, поклонившись, повел.
И все ради того, чтобы поместить меня в клоповник. Не стоило и везти никуда, можно было в тюрьме оставить. Там и пыль, и клопы, тоже есть, и места так же мало.
Я не ожидал палат царских, или хором боярских. Меня вполне бы устроили аскетическая строгость, что так любил и любит мой отец. Но это!
Узкая, тесная, темная, душная комнатенка с восемью двухэтажными железными, привинченными к полу кроватями, спаренными тумбочками напротив и крохотным, зарешеченным окном под самым потолком. Стены находятся так близко, что, раскинув руки, можно коснуться обеих. Пройти между кроватью и тумбочкой можно, но одному и бочком, двое не разойдутся. Разве что один из них гимнаст, и он перепрыгнет другого. Рыбкой прыгать придется и есть опасность спину о потолок ободрать.
Серые стены, серый пол, серое белье, на крашенных в серое пружинных кроватях. Не удивлюсь, если матрасы все в пятнах, а простыни не стираны полгода. По крайней мере, прикасаться к ним не хотелось. Вообще находиться здесь не хотелось, но выбора у меня не было. Клоповник, так клоповник.
Вообще очень похоже на камеру где я провел две недели. Только там я был один, а здесь меня ждала веселая компания из, как минимум, семи таких же воспитанников, как я.
Я вздохнул, нос защипало от разнообразия попавших в него запахов: пыль, ржавеющий металл, запеченная ваниль, давно нестиранные портянки, шоколад или какао, кофе, нечищеные зубы, духи с розовой ноткой, воск, вакса, гуталин, краска или растворитель, недавно распиленное дерево, ну и конечно пот. От последнего защипало в глазах.
Я выронил мешок на пол, тихо выругался и привлек к себе внимание клопов. Четверо парней,
