Принцесса пепла - Лора Себастьян
— Ваше величество меня вызывали?
Кайзерина бросает на меня оценивающий взгляд, ее маленькие глаза с молочно-белой радужкой ос-матривают меня с ног до головы. Она поджимает губы.
— Я подумала, что лучше всего нам поговорить без свидетелей, прежде чем ты совершишь какую-ни-будь глупость, — заявляет она. Меня поражает то, как сурово звучит ее голос: в те редкие моменты, когда кайзерина Анке что-то говорила на публике, голос ее звучал едва слышно и нежно, как у ребенка.
Я наконец решаюсь осмотреть комнату вниматель-но: тут нет никого, кроме нас, никто не притаился за креслами и столом; у меня за спиной тоже никто не стоит, охранники и мои Тени остались по ту сто-рону толстой двери. Кайзерина говорит очень тихо, вряд ли кто-то снаружи ее услышит, и всё же у меня неприятно сжимается желудок.
— Не понимаю, о чем вы говорите, ваше величе-ство.
В последний раз окинув меня внимательным взгля-дом, кайзерина Анке натянуто улыбается и скрещи-вает руки на груди. Все ее пальцы унизаны кольцами со всевозможными живыми камнями, тут нет толь-ко камней земли. Боги запрещают женщине владеть
силой, хотя, думаю, кайзерина определенно ею вос-пользовалась бы.
— Должна признать, ты очень умелая лгунья. Вот только он куда искуснее в искусстве обмана, не так ли?
Я подавляю порыв сглотнуть или отвести взгляд.
— О ком вы говорите?
Улыбка исчезает с лица женщины.
— Хорошо, ягненочек, давай поиграем в твою игру.
Ласковое именование щекочет мне шею, точно за-ползшее под одежду насекомое, которое не получа-ется игнорировать. Кайзерина Анке называет меня этим прозвищем с тех самых пор, как впервые появи-лась во дворце после Вторжения. Так было еще до то-го, как я осознала весь ужас и необратимость случив-шегося, до того, как начались наказания кайзера. Тог-да я еще принимала ее малодушие за доброту.
— Не знаю, что вы имеете в виду, ваше величест-во, — говорю я ровным голосом.
Кайзерина отворачивается, подходит к одному из стульев и садится с грацией невесомого призрака.
— Тебе кто-нибудь рассказывал о том, как я стала кайзериной, ягненочек?
— Нет. — Я, разумеется, вру, потому что слышала десятки различных версий той старой истории. Даже свидетели, своими глазами видевшие всё случивше-еся, рассказывали об этом по-разному, причем одни описывали произошедшее с восторгом, а в устах дру-гих та история становилась ужасной трагедией.
Кайзерина Анке откидывается на спинку стула и чуть-чуть приподнимает подбородок. Она смотрит прямо на меня невидящим взглядом.
— Можешь сесть, — командует она.
Осторожно ступая, я пересекаю комнату и сажусь на ближайший к ней стул, стараясь скопировать ее позу: скрестив лодыжки и сложив руки на животе.
Сидеть в таком положении неудобно, но кайзерина всегда сидит именно так, даже сейчас, когда никто, кроме меня, ее не видит.
— Я урожденная принцесса Раджинки, малень-кой страны, расположенной за морем к востоку от-сюда. Десятый ребенок в семье и четвертая дочь, так что единственной надеждой для меня был выгодный брак. По счастью, у одного из наших самых верных союзников был сын, мальчик несколькими годами старше меня. Наша помолвка состоялась до моего второго дня рождения.
— Это был кайзер? — спрашиваю я.
Кайзерина кривит губы в некоем подобии улыбки.
— В то время он еще не был кайзером, всего лишь принцем по имени Корбиниан. Все называли его Корби, и это страшно его злило. Впервые я встрети-лась с ним в возрасте двенадцати лет и сразу же влю-билась по уши. — Она смеется и качает головой. — Полагаю, теперь такое трудно себе представить, но в ту пору он был долговязым улыбчивым пареньком. Он меня смешил. Мы писали друг другу такие трога-тельные письма, что просто уму непостижимо.
Теперь кайзерина сходит с ума от страха и ненави-сти, а кайзер разговаривает с женой злобно и насмеш-ливо, поэтому мне трудно представить его подрост-ком, строчащим слащавые любовные письма — это всё равно что пытаться вообразить собаку, танцую-щую вальс.
— В день моей свадьбы стояла дивная погода, на небе не было ни облачка, и, наверное, это был са-мый счастливый день в моей жизни, день, о кото-ром я мечтала годами, ради которого жила. В этом отношении мы с тобой выросли в очень разных ми-рах, — говорит она, вперяя в меня такой пронзитель-ный взгляд, что я вскоре не выдерживаю и опускаю
глаза. Кайзерина слегка покашливает, прочищая гор-ло, и продолжает.
— Свадебная церемония проходила у нас, во двор-цовой часовне, там я впервые принесла своему бо-гу обеты, когда еще была ребенком. У нас в Раджин-ке у человека всего один бог, знаешь ли, так намно-го проще.
Она умолкает, чтобы перевести дух, а может, чтобы успокоиться. Я примерно знаю, что последует даль-ше: все слышанные мною версии этой истории за-канчивались плохо. Счастливый конец ждал только кайзера.
— Мы принесли друг другу брачные клятвы перед лицом его богов и моего бога, и на протяжении всей церемонии он не сводил с меня восхищенного взгля-да. Казалось... словно в часовне нет никого, кроме нас двоих... словно мы одни в целом мире. А ког-да обряд совершился и мы официально стали мужем и женой, он поднял руку и подал какой-то непонят-ный мне знак.
Я знаю, что случится дальше, и всё равно жадно ловлю каждое слово, едва осмеливаясь дышать.
— Солдаты его отца подняли мечи на своих собст-венных кайзера и кайзерину, а также на всех их детей и родственников. Убили даже самых маленьких, едва выросших из пеленок. Заодно прикончили и несколь-ко придворных — всех, от кого Корбиниан предва-рительно не добился заверений в верности. А когда с кейловаксианской правящей семьей было поконче-но, и их кровь обагрила пол часовни, солдаты набро-сились на мою семью. Приносить оружие в место, где молятся богу — страшный грех, все мои родст-венники оказались беззащитны. Их просто перебили.
Голос кайзерины начинает дрожать, и я невольно задаюсь вопросом: неужели она впервые рассказыва-
ет кому-то свою историю? Кто еще стал бы ее слу-шать? Кайзерина не держит рядом с собой доверен-ных фрейлин, у нее нет друзей — вообще никого. Ей, как и мне, нужно во что бы то ни стало прятать от кайзера свои мысли и чувства.
— Мои родители, сестры, братья, девочки, вместе с которыми я посещала уроки, мои тети,
