Принцесса пепла - Лора Себастьян

Все астрейские боги перепутались у меня в голове, но я совершенно уверена, что среди них нет бога-по-кровителя шпионов. Правда, есть Дельза, дочь Сью-ты, богиня обмана, пожалуй, она мне сейчас ближе всего но, наверное, даже она не сможет защитить ме-ня от порки кнутом.

Звук шагов моих Теней так привычен, что я почти перестала обращать на него внимание, но теперь я яс-но различаю каждый их шаг. Если дойдет до порки или еще какого наказания, боюсь, Блейз не сдержит слово и вмешается.

Стражники ведут меня по коридорам, и мне прихо-дится через силу переставлять ноги и двигаться впе-ред. Когда я наконец понимаю, куда именно меня ве-дут, грудь так сдавливает, что я едва могу вздохнуть. Я не была в королевском крыле дворца со дня Втор-жения, а до тех пор это место было моим домом.

Подкованные подошвы солдатских сапог звонко по-стукивают по гранитному полу, а я могу думать лишь о том, как мать гонялась за мной по этому коридору, когда я отказывалась принимать ванну. Теперь витраж-ные окна потрескались и покрылись слоем пыли, но

я помню, как сквозь них струился свет утра, окрашивая серые каменные стены разноцветными пятнами, так что казалось, будто ты находишься в огромной шка-тулке с драгоценностями. В прошлом на стенах висе-ли картины: великолепные пейзажи, портреты моих предков, выполненные в технике масляной живопи-си, но теперь все они исчезли. Интересно, что стало с теми полотнами? Их продали или просто уничто-жили? Раньше я никогда об этом не задумывалась, но при мысли о том, как к картинам подносят зажжен-ный факел, сердце болезненно сжимается.

Неужели это тот самый коридор, в котором я иг-рала в детстве, по которому ходила за руку с мамой? Тот коридор живет в моей памяти, нетронутый, точ-но такой же, каким был десять лет назад, но теперь, увидев, в каком он состоянии, я задаюсь вопросом: смогу ли я теперь вспоминать это место таким, каким оно было прежде?

Несмотря на разительные перемены, всё здесь на-поминает о маме, и ее незримое присутствие ложит-ся мне на плечи тяжелым погребальным саваном, ко-торым маму так и не укрыли. Я слышу мамин смех, звучащий в тишине, — я слышу его каждый раз, ког-да засыпаю ночью.

Мы проходим мимо двери библиотеки, мимо две-ри, ведущей в маленькую домашнюю столовую коро-левской семьи, мимо моей детской, и наконец страж-ники останавливаются перед дверью, за которой не-когда располагалась гостиная моей матери. Не знаю, что там теперь, но уверена: там меня может ждать только кайзер с кнутом в руке.

Стражники вталкивают меня в полутемную ком-нату, и я немедленно склоняюсь в низком реверан-се, не поднимаю глаз на того, к кому меня привели; сердце бешено колотится в груди. Малейший при-

знак неуважения обойдется мне очень дорого. Раз-даются легкие шаги — у кайзера поступь куда более тяжелая, — и я вижу подол красной шелковой юбки, из-под которого выглядывают две золотые туфельки. Мои ноздри щекочет аромат роз, и я понимаю: меня вызвал не кайзер, передо мной кайзерина.

Конечно, кайзерина намного лучше кайзера, и всё же я не уверена, что при виде нее испытываю бла-годарность. По крайней мере я знаю, чего ждать от кайзера, понимаю правила его игр, даже при том, что он постоянно их меняет. Однако я даже представить не могу, что может потребоваться от меня кайзери-не; к тому же я боюсь смотреть на нее, потому что это всё равно что заглядывать в собственное будущее, если оно сложится по наихудшему сценарию. Сколь-ко пройдет времени до тех пор, пока мои глаза не ста-нут такими же пустыми и безразличными?

Думаю, будущее кайзерины Анке было предопре-делено еще с того дня, когда она впервые прибы-ла во дворец после Вторжения — молодая женщина лет двадцати пяти, с гладкой, нежной кожей и коп-ной золотистых волос; за ее руку цеплялся семилет-ний Сёрен. Она вздрогнула, когда кайзер поцеловал ее в щеку в знак приветствия, а глаза ее лихорадочно обшаривали зал, и я сразу распознала этот отчаянный взгляд. Супруга кайзера искала кого-то, кто придет ей на помощь, и не находила.

— Оставьте нас, — говорит кайзерина Анке. Голос у нее лишь немногим громче шепота, и всё же страж-ники повинуются и закрывают дверь со стуком, кото-рый отдается в полупустой комнате гулким эхом. — Надеюсь, твоя спина повреждена не очень сильно и ты сможешь, наконец, встать? — спрашивает она.

Я поспешно поднимаюсь, мимоходом расправляя складки платья. Комната большая, но обстановки тут

немного. Вдоль одной стены расположены в ряд пять огромных окон, но они занавешены тяжелыми што-рами из красного бархата, почти не пропускающими свет. В комнате множество горящих свечей, начиная от самой большой, в массивном напольном подсвеч-нике, стоящем у двери, и заканчивая десятками све-чек толщиной с мой большой палец, сгрудившихся на широком, низком столе в центре комнаты. Све-чи в тяжелой медной люстре под потолком тоже за-жжены, и всё же в помещении царят полумрак и уны-ние. Вокруг стола в беспорядке расставлены несколь-ко стульев, диванов и кушеток — все они обтянуты красным бархатом, ножки и подлокотники у них по-золочены. Несмотря на множество горящих свечей, здесь очень холодно.

Когда эта комната была гостиной моей матери, она выглядела совершенно по-другому. Я помню залитое светом помещение, солнечные лучи, проходя сквозь цветные витражи окон, раскрашивали стены причуд-ливыми узорами, а на полу лежал огромный мягкий ковер. Перед камином стояли полукругом удобные кресла — в конце дня мама часто сидела у огня вместе с ближайшими друзьями и советниками. Воспомина-ния довольно расплывчаты, но я помню смех мамы и Ампелио, кубок с красным вином в ее руке, помню, как играла на ковре со своими игрушками. Помню, как Ампелио что-то шептал маме на ухо, а она клала голову ему на плечо. Не знаю, настоящее ли это вос-поминание или просто игра воображения, но, пола-гаю, это уже не важно. Всё равно теперь не у кого это узнать.

На мгновение зажмурившись, я прогоняю эту мысль и заставляю себя сосредоточиться на кайзери-не Анке. Я никогда еще не стояла так близко к ней, если не считать официальных приемов, — в такие

моменты от кожи женщины исходил запах кремов, косметики и каких-то лекарств. Время не пощадило ее, сделав ее лицо похожим на оплавленную свечу, истончив некогда пышные волосы. Красное шелко-вое платье искусно сшито и богато