Малахитница - Янина Олеговна Корбут
Хозяйка повернула к девушке белоснежное лицо:
— Что ты имеешь в виду?
— Имею в виду, что совсем скоро о твоей горе забудут все.
— Не забудут! — Хозяйка недовольно вскинула подбородок, сложила на груди белоснежные руки.
— Забудут. Уже забыли. Все переезжают к тем горам, в те места, слава о которых идет по всему миру…
— Не бывать этому! Мастера были и будут!
— Вся деревня разъехалась по заработкам, разве Хозяйка этого еще не заметила? — нервно сглотнула Настя.
Пещера кристаллов погрузилась в молчание. Лишь слышалось легкое постукивание молоточка дяди Вани и сопение Егора, обнимающего двумя руками кристалл.
Настя затаила дыхание.
— Что это за горы такие, которые славятся больше, чем моя гора? — в тягучем голосе Хозяйки смешались нотки и недовольства, и любопытства. — Где они? Знаешь? — шагнула ближе к девушке.
— К-конечно. Знаю, — попятилась, но быстро поняла, что уперлась в стенку: «Все. Пропало. Разозлила Хозяйку».
— Отвезешь меня, — приказала.
«Отвезти Хозяйку горы? Что? Как? Каким образом?» — закрутилась в голове дилемма, но Хозяйка уже протянула девушке ладонь, на которой блестела хорошо знакомая малахитовая ящерица. Настя перевела недоуменный взгляд на Хозяйку.
— Ты повезешь меня по всем горам. В этой броши. Но помни, что, если ослушаешься моих приказов, я вмиг смогу изжить тебя, — звенел голос Хозяйки.
Настя верила. После всего увиденного сомнений не оставалось. Взяла в руки брошь отца.
Еще миг, и Хозяйка растворилась прямо перед глазами, прозрачной дымкой влилась в камень, лежащий на руке у девушки, который вдруг ожил. Малахитовая ящерица вильнула хвостиком, потянула лапки и вновь застыла.
Не успела понять, как это произошло. Настю вдруг что-то толкнуло в спину, она потеряла равновесие, а открыв глаза, заметила, что оказалась на той самой тропинке, которая упиралась в каменную стенку.
Солнце светило уже ярко.
Рядом захрустели сухие ветки. Настя оглянулась. Из кустов показался почесывающий голову Егор. За ним — дядя Ваня, оглядываясь по сторонам.
Настя не сдержалась, подбежала к мастеру, обняла.
— Отпустила Хозяйка, выбрались!
— Какая Хозяйка? — недоуменно спросили ее попутчики.
Настя поняла, что успел дух горы стереть память и Егору, и дяде Ване. И сейчас этот могучий дух лежал у нее в кармане.
Вдруг раздался телефонный звон, доносившийся из ее рюкзака. Тот лежал неподалеку от тропинки. Она подошла, вытащила телефон и ответила.
— Добрый день, мы хотели сообщить, что нашли ваш файл и заявка на участие в конкурсе — одобрена! Так что ждем вас…
— Это вы меня извините. К сожалению, я не смогу… Ай! — вскрикнула, ее руку словно обожгло током, телефон выскользнул из рук, из травы донеслось:
— Я вас не слышу, можете повторить?
— Е-зжжжай… — раздалось шипение из кармана, — езж-ж-жай на выс-с-ставку. Хоч-ч-чу пос-с-смотреть. — Хозяйка теперь требовала посетить выставку.
— Простите, — подхватив трубку, выпалила Настя. — Я хотела сказать, что да, очень рада, что вы нашли мой файл. Благодарю!
Глаза Насти заблестели от счастья.
Отца больше не было в живых, но его мечта продолжала жить дальше.
Анастасия Голованова. КРОВАВОЕ ЗОЛОТО
«Следующая остановка — площадь Металлургов», — оповестил пассажиров женский голос.
Современный красный высокогорный трамвайчик № 3, с желтым пегасом на боку, следовал по обычному маршруту, усыпляя пассажиров в поздний будничный вечер монотонно приглушенным дребезжанием колес.
Выйдя на остановке у серого десятиэтажного жилого дома, Николай поправил ремень дорожной сумки, оттягивающий плечо. Трамвай, звякнув, повернул направо, двигаясь обратно в центр. Дальше придется идти пешком.
Двадцатиминутная прогулка к пригородным домам всколыхнула воспоминания о детстве. О редких радостных минутах, когда мама добывала сладости на отложенные деньги; строгих замечаниях отца, когда дурачились с братьями или когда Николай ронял инструменты в мастерской. И особо неприятные дни, когда к ним заваливался обезумевший в пьяном угаре сосед, ища своего сына.
Отец недолюбливал его, но лишь терпел и уговаривал, чтоб тот поменьше пил и сына меньше колотил. Сосед, конечно, не слушал его. В округе считали, что он просто пьянчуга, бредивший жуткой историей, которая якобы случилась с ним когда-то давно.
Однажды спрятавшись с Маратом, подслушали разговор отцов:
— …не лгу я, Паша, — сидя за кухонным столом поздней ночью, при скудном освещении наполовину сгоревшей свечи, мужчины гневно шептались. Отец с отрешенным выражением слушал отчаянный пьяный бред соседа, размахивающего руками. — Огроменный был он, окаянный, красивый такой, сверкал, золотом искрил, ик, но злющий, гад, сожрал, не подавился, з-змеюка ик… треклятый.
— Завязывай, Ильдар, пить, забудь уже о том, что было. Жить нужно каждым днем, а ты все в прошлом, — отец устало лоб потер. — У тебя вон сын один, одет похуже моих трех. Уж лучше б вышел на завод, а то жена везет все на себе, не позорился бы.
— Ты… ты не учи меня-то жить, — вскочил Ильдар. — Тебя там не было! — И стукнув кулаком по столу, шатаясь, к выходу побрел, ругаясь на ходу.
Много раз еще после того дня Марат прятался в их доме. Иногда мальчишки убегали в лес, лазали по горам, делясь своими мечтами и надеждами покинуть город.
Дом встретил теплом и ароматом жареной картошки с грибами. Живот связало узлом от голода, давно он не ел сытно. Идя на запах, огляделся: потертые ковры, потускневшие фото и картины, ветхая мебель, стенка с книгами, печь в углу как монумент — все на своих местах. Кроме детского смеха и топота маленьких ног под грозные окрики отца.
— Мам, я дома, — оповестил о своем присутствии Николай, войдя на кухню.
— Приехал-таки, родной, — с улыбкой встретила мать, крепко обнимая сына. Похудела, осунулась, но все такая же бойкая. — Проходи, устал, наверное, я ужин приготовила. Голоден?
— Очень.
Текла беседа за столом, мать расспрашивала сына. Уставший, сытый Николай был скуп и сдержан на слова, сонно упираясь в руку. А мама продолжала разговор: о братьях, занятых собственными семейными заботами; о домашнем хозяйстве и сокращении на работе; о Марате.
И снова он вспомнил о нем. Судьба развела их, как только Николай покинул отчий дом, он и не знал, что друг заботится о матери. Удрученно переведя взгляд в окно, высмотрел в угаснувшем дне очертания неказистого соседского дома, темного и нежилого.
Марат ведь тоже уехал, а все равно навещает. Сам Николай только деньги присылал матери, как на откуп, лишь бы не назад в этот дом.
Николай потер лицо, сглотнув ком в горле.
— Ничего, все будет хорошо, найду работу, заживем, дом с мастерской подлатаю тоже.
В ту ночь никак не мог уснуть, все думая о прошлом. Уже за полночь раздался
