Пепел на ладонях - Александр Науменко
Иван молчал. В горле застрял ком. Теперь он понимал, как был глуп, затевая эту вылазку.
— Я… я могу… Я хочу, чтобы вы с Вовкой остались здесь! Я буду вас навещать… тайно! Помогать! У меня теперь… у меня теперь все есть!
Мужчина смотрел на нее… не с укором, не с обвинением, а с какой-то щемящей, вселенской грустью. И от этого Юле стало еще хуже. Слова лились из нее потоком, бессвязные обещания, которые и она сама понимала, пустой звук. Ложь самой себе. Наконец, задохнувшись, она замолчала, опустив голову, словно провинившаяся школьница.
— Завтра… до полудня… мы уходим из этого города, — прошептал Иван, с трудом разлепляя пересохшие губы. — Если передумаешь… приходи к тому месту. Где тебя забрали.
— Куда вы? К морю?
Он кивнул, не глядя на нее.
— Да. Все по плану.
Больше говорить было не о чем. Мужчина медленно протянул руку, коснулся кончиками пальцев ее щеки, такой теплой, такой чужой… и, развернувшись, растворился в толпе. А Юля стояла еще долго, кутаясь в дорогую, но неуместную здесь шубку, глядя вслед тому, кто столько раз ее спасал. А потом вернулся телохранитель, небрежно сунув ей в руки сверток со сладостями, которые она попросила купить.
— Что-то еще? — прорычал он, прожигая ее недовольным взглядом.
— Нет, — тихо ответила девушка. — Пошли обратно.
Достав платок, она вытерла слёзы, чувствуя, как потекла тушь и как начинает щипать глаза.
* * *
Иван шагал по обледеневшему тротуару вдоль улицы, натягивая ворот куртки, чтобы спрятаться от пронизывающего ветра. В воздухе стоял запах гари, не резкий, как в первые недели после катастрофы, а въевшийся в бетон, в асфальт, в обшарпанные фасады домов. Этот запах теперь стал частью города, как и густой серый налёт на стенах, оставленный пепельными бурями.
Улица в нескольких местах провалилась, будто земля устала держать на себе тяжесть времени. Там, где раньше проезжали машины, теперь зияли провалы, заполненные грязным снегом. Под одним из таких обвалов виднелись остатки канализационной трубы, торчавшие наружу, как обломанные кости. Рядом с провалом топтались трое мужчин в ватниках, курили и молча рассматривали трещины, будто надеялись, что от этого они сами собой исчезнут.
Иван задержал взгляд на одном из них. Мужчина, лет сорока, с осунувшимся лицом, казалось, не замечал холода. Он держал в руках лопату, но не двигался, словно не знал, с чего начать.
"Работа ради работы, — подумал Иван, — но ведь надо как-то жить…"
Видимо, новая власть планировала восстановить то, что только возможно. А получится или нет, здесь уже другой вопрос. Но что было известно достоверно, сил на такое уйдёт очень много.
Дальше по улице, где раньше трамвайные пути вели к центру города, лежали покосившиеся вагоны, обледеневшие и пустые. Когда-то красные, они теперь казались серыми, как всё вокруг. Снег на путях давно утрамбовали частые прохожие, а рельсы блестели ледяной коркой, словно издевались над теми, кто еще надеялся на возвращение электричества.
Мужчина прошёл мимо обесточенного светофора, который теперь был просто безмолвной железной конструкцией. Вдалеке, за домами, показались голые деревья парка Галицкого. Он свернул туда, надеясь найти немного тишины.
Когда-то этот парк был гордостью города. Ухоженные газоны, современные спортивные площадки, фонтаны, которые особенно красиво смотрелись в вечерней подсветке. Теперь же аллеи заметало снегом, а деревья стояли в белых саванах, с обломанными ветвями, будто скорбели по утраченному миру. Лавки, где летом сидели гуляющие, по-прежнему были завалены пеплом, который снег не успевал скрыть. В центре парка мужчина увидел одинокую женщину. Она сидела на краю бывшего фонтана, прижимая к груди ребёнка. На ней был тонкий пуховик, не спасавший от мороза, а лицо казалось обветренным до такой степени, что кожа потрескалась.
— Тебе тоже тяжело, — пробормотал Иван чуть слышно, будто обращался не к ней, а к самому себе.
Он хотел подойти, но передумал.
"Не смогу помочь… да и она ничего не попросит".
Он шёл дальше, направляясь к окраине парка. На горизонте виднелся силуэт недостроенного здания, которое ещё до катастрофы пытались превратить в новый жилой комплекс. Теперь его остов стоял чёрным пятном на фоне серого неба. Вдали слышался гул генератора. Где-то ещё работали, добывали электричество.
Иван вспомнил, как в первые дни люди пытались вернуться к нормальной жизни. Правда, это происходило в его родном городе. Кто-то вытаскивал из подвалов старые печки-буржуйки, кто-то искал дрова, ломая мебель. По вечерам в окнах горели свечи, а иногда и вовсе ничего. Но сейчас, спустя полгода, в некоторых домах уже появилось слабое электричество от самодельных генераторов. Правда, стоило оно дорого, и позволить себе такую роскошь могли немногие.
Он свернул на улицу, ведущую к рынку. Здесь всё ещё кипела жизнь, насколько это было возможно. Люди стояли у прилавков, закутанные, торгуя тем, что удалось спасти или найти. Картошкой, банками с мутной жидкостью, консервами, которые, казалось, пережили три войны.
— Свежая рыба! — крикнул кто-то хриплым голосом, и Иван невольно обернулся.
Рыба была редкостью. Реки обмелели, а те, что остались, казались отравленными. Но на прилавке действительно лежало что-то похожее на карася. "Свежая, как же… скорее всего, из морозильника, который размораживался пару месяцев".
Иван прошёл мимо, не задерживаясь. Рынок всегда давил на него. Слишком много людей, слишком много взглядов, полных усталости и злости. Здесь каждый пытался выжить, но никто не доверял друг другу.
Он вернулся на улицу Московскую и, подняв глаза, посмотрел на небо. Оно было привычно серым, без единого просвета. Солнце за эти месяцы стало редким гостем, и люди уже почти забыли, как оно выглядит. Мужчина остановился, вдохнул холодный воздух и подумал:
"Мы ещё держимся. А значит, не всё потеряно".
Где-то вдалеке снова загудел генератор, послышались вопли ругани, к которым прибавилось пьяное пение.
"Вот так и живём, мать вашу".
Он стоял на тротуаре, опершись плечом о покосившийся столб, и курил. Сигарета тлела неровно, табак был сыроват, но это мало его волновало. Он теперь задумчиво разглядывал колонну военной техники, которая медленно двигалась вдоль улицы, оставляя за собой облака выхлопного дыма. Машины, покрытые грязью и примёрзшим снегом, выглядели так, будто прошли через ад.
Впереди колонны шёл БТР-80, его корпус с глубокими царапинами и ржавыми пятнами говорил о том, что ремонтировали его явно наспех. За ним следовал КамАЗ с брезентовым верхом, в кузове которого виднелись бойцы, стиснутые плечом к плечу. На броне МТ-ЛБ, буксирующего прицеп с ящиками, тоже сидели люди. Некоторые из них курили, другие просто молча смотрели вперёд, будто эти очередные километры грязной
