Песнь копья (СИ) - Крымов Илья Олегович

— Говорят, — Майрон опустил голову, — тот, кто спасёт фею, будет облагодетельствован королевой этого бессмертного народца. Пусть сегодня это поможет нам. Оби.

Юный волшебник достал из ножен атам, откованный из серебра, — металла целителей и некромантов. По тонкому клинку пробежали светящиеся глифы и, читая заклинание нараспев, отрок поднялся. Он произносил словоформулы, перетекавшие из одной в другую, подбирая ветвь, с которой желал связать свою судьбу. Она должна была иметь достаточную длину, быть молодой и гибкой, но уже крепкой. Выбор свершился и атам быстро отторг веточку от тела дуба. Кадоракары угрожающе зашелестели, наполняя воздух запахом смолы, но златосерд не взывал о помощи. Он отдал часть себя доброй волей. Обадайя припал к ране губами, зарастил её своей силой и слизнул горький сок. Его астральное тело переполнилось чистой магической энергией.

Здесь ознакомительная часть романа завершается. Приглашаю всех увлечённых читать дальше.)

Глава 4.2

Ещё живая ветвь перешла в руки старшего мага и тот принял её как вызов для своих нынешних возможностей. Линии, сплетавшие заклинание, окружили его под звук хриплого голоса, чары меняли суть ветки, превращая её в настоящую волшебную палочку, прямую, гибкую, хлёсткую, с двумя маленькими листочками и жёлудем на кончике. Зачарование прошло успешно.

— Последний штрих, Оби. Ты выбрал руку?

Ученик сжал основание палочки левой ладонью и Майрон быстро перешёл к завершению. В тот миг он больше всего боялся, что утратит контроль над плетением, испортит всё, но удача действительно не покинула серого мага, ведь Обадайя вздрогнул от боли. Он стойко держался, пока волшебная палочка врастала в плоть основания ладони, пока живая древесина и кора лезли под кожу и соединялись с ней. Мало-помалу, артефакт целиком ушёл в руку, и свежая ранка заросла.

— Сделано, — выдохнул Майрон с великим облегчением и впервые за долгое время улыбнулся. — Частица одного живого существа стала частицей иного, палочка, которая является частью мага, — самая верная, самая сильная. Она никогда не предаст тебя и никогда не уйдёт к врагу… Больно?

— Нет… совсем нет!

— Призови её, мальчик. Предупреждаю, это будет мучительно в первый…

Оби взмахнул рукой и в воздухе блеснули рубинами капли крови. Палочка вытянулась на всю длину и легла в пальцы, после чего мгновением ока исчезла внутри руки. Она появлялась и исчезала так быстро, что глазу было не поспеть. Хлёсткими взмахами волшебник рисовал в воздухе пентаграммы, выводил линии энергопроводящих потоков, молодой, сильный, восторженный.

Его учитель достал из кармана трубку и закурил крепкий табак, он устал, но был доволен, на душе стало чуть легче.

— Молодец, ученик.

На обратном пути Майрон напевал себе под нос старую солдатскую песню и казался… счастливым. Мурчалка ушла в ночь, её ждала охота, а людей в натопленном светлом доме ждал обильный ужин, накрытый домашними духами-прислужниками.

Они наслаждались пищей, светом и теплом, отмечая вступление в очень важный этап жизни юного волшебника. Обадайя не знал дня своего рождения, он и года-то не знал, но когда учитель предложил ему выбрать дату, чтобы они могли праздновать, отрок отказался. Это было не важно. Зато теперь, он верил, что познал ту радость, которую иные люди испытывали ежегодно. Прекрасный, прекрасный день!

Ложась в кровать, он долго смотрел на танец светящегося мотылька под потолком, прежде чем развоплотить его, и тихо улыбался, засыпая… пока уха не коснулся звук. То открылись ворота конюшни.

Обадайя не сразу решился покинуть ложе и спуститься во двор. Когда же отрок вышел из дома, учитель был уже далеко. Сомнения развеялись, — он решил посетить свой практикум на Безлюдном берегу. Впервые за долгое время. Успех сего дня, должно быть, приободрил его.

— Господи…

Отрок бросился в конюшню, большую и светлую, где полы были устланы свежей соломой, и пахло как после грозы. Три лошади, обитавшие там, являли собой образы невиданной красоты. Учитель, призвавший их из сопредельных измерений, говорил, что получил секрет заклинания от одного архаддирского мага. Торгасты, скакуны свободных небес, белые как первый снег, с гривами и хвостами из облачной влаги и глазами невинной синевы. Удерживаемые в измерении Валемара зачарованными сёдлами и уздечками, три торгаста служили островным волшебникам для быстрых и дальних странствий; один уже был в небе. Обадайя вывел второго скакуна наружу и поднялся в седло.

— Вверх, вверх!

Конь поскакал резво, перемахнул через забор, опёрся о воздух как о землю и подскочил ещё выше, и ещё, всё набирая скорость, возносясь над лесом. Его всадник спешно начитывал заклинание Микроклимата, чтобы не застудиться, и с третьего раза у него получилось. Укутавшись в кокон тёплого воздуха, Обадайя отправился на север. Полёт в ночи был страшен, то и дело казалось, что вот-вот впереди возникнет какое-нибудь исполинское дерево, или ночной охотник со скал встанет на крыло и примет молодого волшебника за добычу. Он подстёгивал торгаста, прижимаясь к мокрой гриве, держал курс по своему внутреннему чувству направления.

Вскоре после того, как Майрон и Оби поселились на Ладосаре, после того, как был построен дом и усмирены обитатели острова, могущественный волшебник решил возвести себе практикум, — место, где он мог проводить собственные магические тренировки, не сдерживаясь, не боясь привлечь внимание извне; место, где можно было экспериментировать. Он воздвиг на севере, где высокие утёсы поднимались над Безлюдным берегом, большой купол, экранировал его всеми мыслимыми способами, и занимался там сложной магией. Учитель говорил, что его изыскания опасны, запрещал ученику приближаться без дозволения. Этой ночью Оби впервые ослушался.

Полусферический купол практикума был сокрыт от моря деревьями, он стоял на берегу небольшого пруда, на каменистой проплешине. Внешние стены здания состояли из правильных восьмиугольников, слабо мерцавших магическими знаками, а близ врат у коновязи отдыхал торгаст Майрона. Оби приземлился поодаль, едва не столкнувшись с ветвью старого клёна. Он привязал своего скакуна в отдалении, сам же приблизился к краю проплешины. Отрок робел, но не перед гневом учителя.

Через четыре года после обретения их нового дома, здоровье Майрона Синды пошатнулось, заболело астральное тело, стали расслаиваться энергопроводящие потоки. Сначала изредка, но потом всё чаще теряли стабильность заклинания. Учитель однажды усмехнулся горько и сказал, что последствия не могли не прийти, но судьба была к нему благосклонна, ведь серый маг ещё столько лет пользовался Даром после того трагического дня… О каком дне говорил учитель, Обадайя не знал, а Майрон не рассказывал. Он начал впадать в уныние и повесил на пояс фляжку с мандрагоровым дистиллятом.

Со временем становилось только тяжелее, Дар подводил волшебника чаще, занятия лишались практической части. Порой, бывало, становилось лучше, казалось, что недуг отступил, но стоило поверить в это, как очередное плетение теряло стабильность в процессе создания. При этом несколько раз происходили энергетические выбросы, после которых приходилось восстанавливать стены дома, а учитель терял интерес к жизни. Он мог днями сидеть в своём кабинете и тянуть мандрагору, переставляя по доске для раджамауты1 фигурки. Вскоре начались боли.

# # 1 Р а д ж а м а у т а — настольная военно-стратегическая игра.

Они нарастали вместе с разрушением астрального тела, Майрон говорил, что горит изнутри, что каждая частичка его существа агонизирует. Он старался держаться, ведь мог вынести больше страданий, чем кто или что угодно, однако муки становились нестерпимыми даже для него. Порой к учителю нельзя было прикоснуться, чтобы не ожечь свою кожу до волдырей, настолько он раскалялся. Однажды Оби замотал его тело в мокрое полотно и чудом перевёз на торгасте через пролив. Там он вступил в Дикую землю и долго звал Эгге; пожалуй, если бы не лесная старица, маг уже покинул бы мир живых.