Ник Перумов - Молодой маг Хедин

Так говорил я, молодой маг Хедин, упивающийся силой и надувшийся от собственной важности. Тогда я очень хорошо умел себя оправдывать; и счастье, что впоследствии разучился.)

Старый Хрофт позволил магу Хедину и его ученику заметить себя. Нет, не верхом на восьминогом Слейпнире, вовсе нет. Он просто опередил их подле одного из храмов, утонувшего глубоко в джунглях, где солнечный свет собирали огромные линзы, выточенные из цельных глыб прозрачного, как слеза, горного камня, какого не найдёшь в северных краях.

Шаманы этих племён, словно в насмешку над утончённым чародейством Истинных, владели множеством могущественных заклинаний, в том числе — и для открытия врат между мирами. Излюбленное оружие Молодых Богов, ведь даже на Боргильдово поле они привели неисчислимую рать, собранную по самым дальним пределам Упорядоченного.

Маг Хедин заметил Отца Дружин. Простого путника в старом плаще и поношенной шляпе, с посохом в руке, неспешно шагающего по пыльной дороге. Среди местных жителей, низкорослых и темнокожих, не увидел Старого Хрофта бы лишь слепец.

(Комментарий Хедина: помню-помню. Тоже мне, заговорщик!)

К ближайшему храму Солнца бог Один успел первым. Хватило и малой толики его старой силы, чтобы начертать три руны — подхваченные впустую растрачиваемой силой солнечного света, они наглухо запечатали вход в катакомбы под алтарём. В катакомбы, где хранились кое-как, неумело, но запечатлённые на глиняных табличках составленные местными чародеями заклинания.

(Комментарий Хедина: так вот, значит, почему мы с Флавием пять дней впустую бились головами об стену!.. Впрочем, не совсем впустую, потому что необычную и древнюю магию, закрывшую нам путь, я, конечно же, распознал. Но что это дело рук Старого Хрофта — не уяснил, так что усилия его во многом пропали даром. Он так старался, так стремился «привести» меня к нему — а я явился сам. И бог Один растерялся.)

Старый Хрофт знал, что гордость молодого мага задета, что он непременно станет разбираться, что же пересилило его надёжные, казалось бы, чары. Он мог бы, наверное, стереть с лица земли весь этот храм, но на подобное бы, конечно, никогда не решился. Храм солнечного света, пусть простой и безыскусный, всё равно оставался храмом Ямерта. Там особенно двери не посносишь и стены не порушишь.

Отец Дружин вернулся обратно, домой, к Живым Скалам. Он уже привык здесь, сжился и с одиночеством, и со страхом, что внушал местным обитателям, и наделённым плотью, и бестелесным.

Он ждал.

По мере сил Старый Хрофт старался следить и за магом Ракотом. Однако тот уходил всё глубже и глубже во Тьму, собирая вокруг себя всех недовольных Ямертом и его присными; казалось бы, сама судьба подталкивала Отца Дружин, мол, чего же ты медлишь, разве не этого ты ждал столько лет? Вот она, долгожданная месть!

Сидя у пылающего очага и глядя в огонь, слушая шорохи ветра, вздохи ночных духов, бог Один вспоминал себя, каким он выходил на Боргильдову битву. Вспоминал — и видел в Ракоте себя.

Сила ломит силу, но на всякий меч найдётся и щит, и длинное копьё. Маг Ракот ведал силу, но сила была и у него, бога Одина. Водилась она и у других соперников Молодых Богов, когда они только вступили в Упорядоченное, — да только конец у всех оказался один.

Разгром.

Чем-то владели Молодые Боги, чем-то, чего не оказалось у всех, кто попытался заступить им дорогу. Магические умения? — в них им не откажешь, но, право же, те же эльфы молодого мира, где оказался Отец Дружин, могли вырасти в чародеев ничуть не менее изощрённых и искусных.

Божественность? — а что это такое? Бессмертие? Способность жить вечно? Но этим наделены те же эльфы, многие из древних богов. Время властно не над всеми в Упорядоченном. Право править? — но как отличить его от права сильного? И всё возвращается на круги своя — где истоки силы Ямерта и его родни?

Ему, богу Одину, до этого не добраться, понимал Отец Дружин. Даже в День Гнева, когда Ястир встал рядом с ним, Старый Хрофт всё равно не понимал пределов мощи, отпущенной нежданному союзнику. Не знал, что может даровать её, а что — отнять.

Только Истинный Маг, сознающий, что такое Великий Предел, ответил бы на этот вопрос. Требовалось лишь, чтобы ему захотелось — и очень бы сильно! — его задать.

А ещё и знать, как добиваться разгадки.

Оставленная бесхозной, как бы ничейной Тьма так и звала, так и манила сильных — прииди и владей. Обрети несказанную, непредставимую для тебя-прежнего мощь. Всё — твоё, у твоих ног. Кипящий Котёл страшен, но его можно подчинить своей воле. И тогда никто не устоит перед тобой!

Никто — кроме лишь всепобеждающего света. Тьма больше, чем просто его отсутствие, но, чтобы изгнать Свет, одной лишь Тьмы недостаточно. Чтобы наступили сумерки, солнце должны закрыть тучи. Вещественные.

А ведь как хотелось отринуть трусливую предусмотрительность, как хотелось встать рядом со смелым Ракотом! Прямым, честным, суровым — таким же, как был ты сам, бог Один. Как хотелось бы вновь, словно встарь, грудь на грудь!

Нет, нельзя. Ты пробовал. И другие тоже, в День Гнева поднялись простые смертные, но и они не преуспели.

Не преуспеет и нетерпеливый маг Ракот.

Горел огонь, горел, будил, немилосердный, больную память; словно наяву слышались богу Одину весёлый шум пира, звон клинков в руках сражающихся чести ради эйнхериев; порой казалось, что из дальней дали доносятся голоса Фригг, Йорд, Тора, Бальдра, хитроумного Локи.

Но нет, ты знаешь, Отец Дружин, то всего лишь призраки, рождённые твоей собственной памятью. Их нет, нигде. Или они в таком месте, что тебе до них не добраться и не дозваться. И даже удайся тебе твоя месть, удайся во всём — асинь и асов не вернуть.

Так какой смысл хитрить? Ямерт могущественен, но и наверняка беспечен. Несчитаные бездны времени протекли с его победы на Боргильдовом поле, никто не бросал ему настоящего вызова. Он не ждёт удара. Так, может, потешиться напоследок? Броситься в битву, как встарь, не щадя себя?

Ярится пламя, танцует и вьётся, плетёт вечные кружева. Точно так же плясало оно и в тот день, когда…

— Здравствуй, Отец Богов.

Старый Хрофт не поднял голову. Он узнал и голос, узнал и походку.

— Что ж, заходи, коль пришла, Гулльвейг. Гостьей будешь.

Великая ведьма, прародительница всего их племени, не изменилась. Да и как могла измениться та, чья суть — магия?

— Давно не виделись, бог Один, — Гулльвейг сбросила отороченный мехом плащ, оставшись в длинном белом платье, плотно облегавшем тонкий стан и высокую грудь. — Хорошо ли служит тебе мой меч?