Мария Шабанова - Одной дорогой

— Ах ты ж пёсий сын! Обокрасть меня решил! Сейчас я тебе задам! — орал лесник, держа Анвила за грудки и подняв его над землей.

— Да я… Я ничего… Просто встал! — безуспешно пытался оправдаться он.

— Вот ворья-то развелось! — с негодованием выпалил лесник и, распахнув дверь ногой, вышвырнул Анвила на улицу.

Не успел он встать с земли, как услышал за спиной треск закрываемой двери и скрежет засова. Ночной лес окружал одинокого Анвила, который всматривался и вслушивался в ночную жуть, сжимавшую вокруг него свое кольцо. Пронизывающий ветер носился по лесу, раскачивая высокие деревья и принося с собой волчий вой и уханье филинов. Небо заволокло тучами так, что не было видно ни звезд, ни месяца, и Анвил решил, что надо быть полным идиотом, чтобы прямо сейчас двинуться в путь по лесу. Потому он уселся, облокотившись о стену, в надежде, что утром все-таки выторгует у рассерженного лесника свои вещи, которые остались внутри.

Анвил чувствовал себя слабым и беспомощным и жался к деревянной стене дома, из которого его только что вышвырнули, будто это может дать ему какую-то защиту. Сначала он пытался бороться со сном, но все же усталость сломила его, погрузив кратковременный, рваный и неглубокий сон.

Сыщик дремал, обхватив руками колени и опустив голову, как вдруг почувствовал, что его кто-то держит за запястье. Смутное, но пугающее воспоминание о поедательнице заставило его мгновенно проснуться и открыть глаза — то, что он увидел, напугало его больше, чем его прежний кошмар. Существо, похожее на большую лысую костлявую собаку, смотрело на него спокойными желтыми глазами, облизывало длинную зубастую морду, покрытую свалявшейся грязно-белой шерстью, и тянуло к нему тощую четырехпалую лапу, похожую на человеческую руку.

Сердце Анвила упало не то, что в пятки, ему казалось, что оно летит в бездну. Он услышал свой истошный вопль словно издалека, в следующий миг почувствовав, как у него из-под ног уходит земля и как густая чернильная тьма становится и вовсе непроглядной.

—

ГЛАВА 6

Во все тяжкие

Оди Сизер проснулся на закате, вскоре после ухода Асель, и уже успел переделать все возможные дела: он посчитал, сколько денег у него осталось, побрился, причесался и даже выстирал свою окровавленную рубашку, позаимствовав у Этерала ушат. Беседуя со старым контрабандистом, Оди поинтересовался, нет ли в селении кабака. Оказалось, что есть, но как раз сегодня в деревне гуляют свадьбу сына старосты, потому все жители, включая и трактирщика, веселятся на празднике, а на питейном заведении красуется большой амбарный замок. Эта новость заметно подпортила настроение инженеру, но Этерал вовремя вспомнил, что у него хранится несколько бутылок медовухи и самогона, которыми он может поделиться за умеренную плату. Оди, к которому снова вернулся радостный настрой, с видом знатока попробовал оба напитка, но выбор свой остановил на медовухе, поскольку даже один запах самогона резал глаза инженеру, считавшему себя гурманом.

Когда он вернулся со своей добычей в сарай, Сигвальд все еще спал непробудным сном. Оди звал его, пытался трясти за плечо, но за всем этим не следовало никакой реакции. Только когда инженер пнул его в кольчужный бок, воин заворочался и, не открывая глаз, послал Оди к собачьей бабушке.

— Сигвальд, просыпайся, — настаивал он.

— Что-то случилось?

— Нет… то есть да, но не сейчас. Я тебя спросить хотел…

— Что еще?

Оди, который не вполне понимал, насколько Сигвальд не любит глупых вопросов, решил узнать то, что его действительно волновало последние несколько часов.

— Помнишь того наемника, которого ты добил этой ночью? Просто хочется знать, если я, например, сломаю ногу и не смогу идти, ты меня тоже добьешь?

— Если ты от меня не отстанешь и не дашь мне поспать, я прямо сейчас сам сломаю тебе ногу и добью, можешь не сомневаться, — недовольно пробурчал Сигвальд, переворачиваясь на бок и потирая занемевшие руки.

— Умоляю, скажи, что ты пошутил, — вполне серьезно произнес Оди, инстинктивно отойдя от друга на пару шагов.

— Беги, Оди. Беги, пока можешь, — отвечал Сигвальд, открывая глаза.

Наконец-то до инженера дошло, что никто не планирует смертоубийства и что он просто не вовремя обратился с таким вопросом. Потому он отвечал в том же тоне:

— Ладно, только медовуху я забираю с собой, — направился он к выходу, встряхнув бутылку.

— Эй, а ну стой! Куда понес? — окликнул его Сигвальд, окончательно проснувшись.

На многострадальный плащ Сигвальда Оди выставил две бутылки медовухи, пару кружек, хлеб с луком и кусок сыра — единственную закуску, которая нашлась у Этерала.

— Сигвальд, я, если честно, первый раз вижу, чтоб северянин был оруженосцем у норрайского рыцаря, — заметил Оди после первой кружки. — Вы же, насколько я знаю, обычно нанимаетесь целыми элитными отрядами… Как же у тебя так вышло?

Помолчав немного, Сигвальд решил рассказать Оди о том далеком дне, который изменил его жизнь. Он не без грусти вспомнил сырой запах моря и свежей рыбы, которым пропитался его родной город Ралаах, раскинувшийся на одном из самых северных островов Велетхлау. Особенно хорошо Сигвальд помнил небольшой порт, в который, кроме торговых судов, частенько заглядывали контрабандисты. Он помнил, как, будучи еще ребенком, прибегал туда и завороженно смотрел, как разворачиваются ослепительно белые паруса и как важно и медленно суда уходят вдаль, постепенно превращаясь в маленькие точки, неотличимые от чаек, парящих в небе.

Сигвальд мечтал стать моряком, однако его семья ничего не хотела слышать по этому поводу, что и не удивительно — все мужчины в его роду были воинами, и этот же удел, безусловно, ждал и Сигвальда, но в шестнадцать лет он решил изменить свою жизнь навсегда.

Когда смелое решение окончательно созрело у него в мозгу, Сигвальд под покровом ночной темноты покинул отчий дом, прихватив с собой только кусок хлеба и несколько монет, которые ему удалось скопить, пока он вынашивал свой план.

Он попал в порт незадолго до рассвета и, вдохнув полной грудью солоноватый морской воздух, отчетливо понял, что теперь назад пути нет — если отец узнает про эту ночную вылазку, то точно определит его в армию до срока, накинув ему пару лет (тем более, если не вдаваться в подробности, то Сигвальда вполне можно было принять за восемнадцатилетнего — высокий рост, развитая мускулатура и щетина, которую он тщательно сбривал каждое утро, сослужили бы в этом деле неплохую службу). Это означало, что удрать надо до того, как его хватятся дома, но в столь ранний час портовое управление, где можно наняться на службу, было еще закрыто, а значит, на торговое судно попасть не было никакой возможности еще несколько часов. Сигвальду же было решительно все равно, на каком судне служить, и он решил попытать счастья в портовом кабаке, который был излюбленным местом отдыха моряков и особенно контрабандистов.