Из сказок, еще не рассказанных на ночь... - Мира Кузнецова

— В семью, в семью, убогий!

— Но как же новый год вдвоем? Я же готов, завтра, пополудни… и весь к ногам твоим, любимая… — растерянно лепетал всё ещё не теряющий надежды ухажёр.

— К ногам супруги дражайшей припади… и там же возлежи! Или не так…

И гаркнула в спину:

— Возляг!

Люська, удостоверившись, что постороннее тело покинуло парадную, уже возвращаясь в квартиру, чуть слышно бормотала:

— Настрогают убогих, а я мучайся!

…Ёлка мигала огнями, стол искрился хрусталём и даже мамин фарфор и бабушкины серебряные вилочки замерли в ожидании…

— А собственно, чего вы ждали? — яростно спросила Люська у скатерти с товарками, решительно собирая ее за четыре угла. — ПрЫнца, что ль, на белом коне и в лаковых штиблетах? Так нынче прЫнцы-то не в тренде. Нынче в тренде одни только депутатские сынки, ведь даже олигарховских всех давно уже к рукам прибрали…

Хрусталь и фарфор от неминуемой гибели спас дверной звонок. Девушка отпустила углы скатерти и даже машинально их расправила. Неужто вернулся, окаянный?..

Тем не менее, поправляя на ходу прическу, вернулась в прихожую, вздохнула и рывком открыла дверь.

— Вот, — облепленный снежным крошевом малец протянул ей маленькую, завернутую в подарочную бумагу, коробочку, — вам дядечка чудной просил отдать … и, что он — прощеньица просит…

— Ага, спасибо, мелкий! — Люська приняла передачу, и пацаненок тут же вихрем рванул вниз по ступеням. Она же закрыла дверь и, разглядывая на ходу нежданный подарок, вернулась в комнату.

— Любить-ворошить… Какие нежности при нашей бедности, — девушка нерешительно покрутила в пальцах коробочку и даже подергала за бантик, но потом вздохнула, и всё же положила её под ёлку. — Нет, подарки мы вскрывать будем после. Только после тщательной и интенсивной встречи нового года! А потому, подруга, не погреметь ли нам хрусталем, если уж у нас даже подарки вдруг нарисовались? Проводим его, чтоб ему… скатертью дорожка?

И она прошла в кухню, откуда вернулась с холодцом и нарезкой. Затем покрутила в руках шампанское и водку, и решительно поставила на стол водку.

— Шипучка лучше поутру… Кто пьет шипучку по утрам, тарам-парам, тарам-парам… Ну, что ж, помянем безвременно почивший… — и уже усаживаясь за стол, она мельком глянула на часы. Те в ответ лишь укоризненно покачали маятником и громогласно пробили полдень. Люська качнула им головой, соглашаясь, но продолжила, — я и говорю — безвременно почивший год. Устал он, болезный, вот и ушёл от нас пораньше!

Девушка наплескала сразу в две рюмки и положила в две тарелки разнообразной снеди.

— Вот, всегда хотела новый год встретить с умным человеком! А умный у нас кто? Умная у нас я. А, потому — будем!

Люська по-гусарски опрокинула одну за другой обе рюмки в рот, проглотила, вздрогнула и затрясла головой.

— Любить-ворошить… — сипло выдавила она, одновременно тыкая вилкой в нарезку и смахивая выступившую слезу. — Прав же был папенька — крепка советская власть!

— …Да папенька бы тебе ручонки отбил, если б узрел такое непотребство!

Люська, багровея лицом, подняла глаза от тарелки с закуской и уставилась на… сидящую напротив барышню, чем-то неуловимо знакомую, но с невиданной в здешних краях высокой прической и одетую при том в вычурное бальное платье.

— Ты кто такая?.. Ты кто такая, чтоб… чтоб рассуждать об моём папеньке? Может ты ещё и о маменьке моей мнение имеешь?

— Имею, имею… и о тебе, подруга, тоже имею.

— Ты… кто? — невольно скосив глаза на бутылку, спросила Люська.

— Люсиль я. Папенька именно так нас назвать желал, да только бабушка побоялась, что папеньку нашего «на карандаш» возьмут за такое дочкино имечко, вот в Людмилы и записала. Ну а ты-то и вовсе как-то очень уж стремительно нас в Люськи определила…

— Так, горячка моя белая, постой, не спеши! Голову мне не морочь, я же у тебя ясно спросила: «Ты кто?», а не «Как тебя звать-величать?»

— О-оо! — Люсиль закатила глаза к люстре. — Ты же хотела новый год встретить с собой любимой? Ну так я она и есть — та самая любимая! И вот что, ты мне шампанского плесни — всё ж не прачка я, какая, чтобы водку хлестать!

«А и плесну! — решила тогда Люська. — Горячка — не горячка, но ведь права же!»,

…И — понеслось: девочки пили, девочки пели… Люсиль водила Люську по кругу, заставляя ту держать спину и поводить плечиком, учила смеяться, прикрывая губы ладошкой… Они синхронно стреляли глазками в экран телевизора и томно выгибали спинку… а потом валялись на диване и блажили на два голоса «Ты помнишь, как все начиналось?..»

Часы очередной раз укоризненно качнув маятником, пробили полночь и тогда Люсиль сказала:

— Всё, сказка кончилась. Пора мне. — Она залихватски подмигнула, встала и, пытаясь поправить ладонями порядком растрепавшуюся прическу, спросила, — Да, а ты чего хочешь-то больше всего?

— Я? Ну… принца, наверное, — раскрасневшаяся Люська сдула упавший на глаза локон.

— Принца, значит… — невнятно, из-за зажатой в зубах шпильки, пробормотала Люсиль, потом, вынув и определив её на нужное место в волосах, уже нормальным голосом продолжила, — И какого же тебе надобно принца?

— Да любого, я не привередливая, лишь бы — принц!

Люсиль внимательно не неё посмотрела, пожала плечами, и предложила:

— Может, тогда стоит посмотреть подарки?

Люська скептически оглянулась на ёлку, но всё же подошла к ней и подняла одинокую коробочку.

Сорвала упаковку, на миг замерев, разглядывая футляр, в какие обычно помещали кольца.

Хмыкнула и открыла.

Но внутри лежала лишь маленькая, сложенная пополам подарочная открытка: «С новым годом! Исполнения всех желаний!»

— Увы и ах, вы не герой моего романа. Я принца хочу, но где ж его взять… — грустно прошептала Люська, роняя подарок на пол, и медленно оборачиваясь к Люсиль. Но той с ней уже не было.

И тогда девушка пошла спать.

Всю ночь ей снились балы, кавалеры и … даже один расчудесный принц.

Он склонял голову, приглашая ее на вальс, улыбался, кружил с ней по залу и загадочно молчал. И Люська тоже молчала, потому что боялась, по привычке брякнуть что-нибудь непотребное.

…Разбудил ее звонок в дверь. Люська машинально накинула халат и шаркая шлёпанцами пошла открывать.

А на пороге стоял… коленопреклонённый красавец-мужчина и сжимал над головой букет роз.

— Дорогая Людмила, прости меня. Я тебя не достоин, — бархатным баритоном пророкотал пришелец, после чего встал, отряхнул с колен подъездную пыль и протянул Люське бумажный листочек, — распишитесь, пожалуйста.

— Это что? — щурясь со сна, махнула та на букет.

— Цветы, с извинениями. Вчера заказали для Вас.

— Ага… Вчера, значит… — она поставила закорючку на бланке и приняла букет. — А