Юлиана Суренова - Потерянные души

У нее были огромные, похожие на озера, голубые глаза, добро-та и тепло которых могли растопить лед любых страхов.

— Мне казалось, что у всех колдуний волосы черные, словно са-жа, и черные глаза-угольки, — Тая и не заметила, как заговорила с ней. — Ты не похожа на них. И она, — девочка чуть качнула головой в сторону женщины, — тоже.

— А много ты встречала колдуний?

— Одну. Но священники говорили, что бог метит вас черным цветом.

— Не знаю, — девочка пожала плечами. — У меня они от рождения такие, — и она улыбнулась, словно извиняясь.

— Как тебя зовут?

— Полеся, — та устроилась поудобнее, поджав под себя ноги.

— Эта женщина — твоя мать?

— Нет, — ее глаза погрустнели, подернулись пеленой боли. — Дуб-рава — наставница. Она взяла меня к себе, когда мама… — девочка замолчала, а затем, совсем тихо, добавила: — Когда мамы не стало.

— Моя мама тоже померла. Давно. Я ее почти не помню. Затем бог прибрал отца и братьев. И у меня никого не осталось. Дом заб-рали за долги… Сперва я бродяжничала, а потом прибилась сю-да. Хозяева всегда были добры ко мне…

— Выходит, ты тоже сирота. У нас общая боль.

— Сейчас, когда хозяйка при смерти, я чувствую себя так, словно второй раз теряю маму…

Полеся вздохнула: — Да… Когда я узнала, что мужа Дубра-вы больше нет, я рыдала, как по отцу.

— Значит, тот… Который лечит хозяйку, не муж твоей наставни-цы? — Тая была удивлена. Она не могла даже представить себе, чтобы кто-то решился пойти на такой риск, подвергая себя смертельной опасности ради чужого человека. — Может, тогда, брат…?

— Нет, — Полеся качнула головой. — Мы жили в домике у одного маленького городка… Все было хорошо… Люди любили нас… Дубрава — замечательный травник, а ее муж, Лесь…Конечно, это запрещено законом, но люди просили его, и он заклинал погоду… Крестьяне, жившие вокруг, не знали неурожаев, а горожане — болезней… Но по-том пришли проповедники… Ничего, что я так длинно рассказываю?

— Нет, — чуть слышно прошептала Тая. — Мне интересно слу-шать тебя. Словно попадаешь в другой мир.

— Тот мир не лучше этого, — Полеся горько усмехнулась. — В об-щем, те, кому мы помогали, испугались гнева бога. Леся поймали и сожгли, а мы с Дубравой успели убежать… Дубрава обратилась к Старшим. И они прислали нам спутников, которые обязались позаботиться о нас… Вот и все.

— Какие у вас удивительные обычаи! Если бы и люди так же по-могали друг другу! — у нее на глаза навернули слезы. Скольких бед ей удалось бы избежать, если бы хоть кто-нибудь из деревенских приютил у себя сироту!

— Это не потому, что лишенные дара — злее, хуже нас, нет, это совсем не так! Просто… Горе, кара, беда…они объединяют. А вы счастливее нас. Счастьем делиться труднее.

Тая поражено заморгала глазами. Эта колдунья, одна из тех, кого все называли жестокими, себялюбивыми и мстительными, совершенно искренне жалела ее, и при этом так мягко, осторожно, что это не ранило, не заставляло слезы навертываться на глаза.

— Странно, — прошептала она. — А ведь ты должна ненавидеть лю-дей, презирающих вас, прогоняющих прочь, убива-ющих…

— У вас есть право нас презирать, — Полеся, погрустнев, опус-тила голову. — Мы виноваты перед вами и должны, поколение за поко-лением, расплачиваться за вину предков.

— О чем ты? О легенде про короля-колдуна? Но ведь это лишь легенда!… Нет? Даже если так, почему дети должны платить за преступления родителей?

— Хотя бы потому, что мы хотим сохранить память о прошлом, — совсем тихо ответила маленькая колдунья.

— Неужели то, о чем рассказывает эта легенда, действительно происходило? — Тая нервно повела плечами. Она помнила каж-дое слово — деревенский священник повторял ее всякий раз, когда наказывал кого — то.

Давно, много веков назад, миром правили колдуны, во главе которых стоял их король. Они возвели города, провели ленты дорог, наделили почву плодородием… С людьми же, которые пришли, чтобы жить в их стране, они обращались хуже, чем с животными, словно те вовсе были неодушевленны и создавались лишь затем, чтобы выполнять их желания. Любой из колдунов мог убить человека, не страшась нака-зания, забрать ребенка у матери, чтобы принести его в жертву чер-ным богам…

— Я… — губы девочки задрожали — Я еще не знаю всего, только то, что в легенде есть доля правды. Мой народ действительно ког-да-то был наделен властью и жестокостью… Но… Не знаю, мне труд-но поверить, что так было, ведь сейчас все иначе, мы стали совсем другими!

— Прости, мне не нужно было расспрашивать тебя, — почувствовав, что Полеся готова заплакать, поспешно сказала Тая.

— Ты просишь прощения у меня? Но почему?

— Мне показалось, что я обидела тебя.

— Разве колдунья имеет право обижаться? Вот, — она взяла свой плащ. — Смотри: нам велят носить пентаграмму- символ нашей былой власти, знак падения и презрения — чтобы мы не забывали о щедрости лишенных дара, позволивших нам остаться среди живых, — в ее голосе не было ни осуждения, ни гнева, лишь горечь и боль.

— Может, за минувшее время все изменилось, та чаша, что была полной, опустела, переполнив пустую. И теперь уже мы виноваты пе-ред вами, но не можем, как это сделали вы, понять и остановить-ся. Может быть… — договорить она не успела: лежавшая на расстелен-ных плащах Дубрава приподняла голову.

— Пора, — прошептала она.

Тая встрепенулась, опрометью бросилась вниз, за водой. Ста-руха с Орхипом уже давно приготовили ее, согрели. Оставалось лишь отнести наверх.

Девочка родилась легко. Ее первый вскрик был негромким, даже, казалось, робким, но счастливым. А так — обычный ребенок, розовенький хрупкий комочек, ни волчьей шерсти, ни рожек, ни тайных знаков… И земля не протестовала, она радовалась рождению нового существа. Словно омыв влагой новорожденную, дождь прекратился, из-за туч выглянула луна, окруженная звездной свитой…

Когда на чердак поднялся хозяин трактира, малышка, укутанная в одеяльце, сладко посапывала на руках у матери.

— Спасибо, добрый человек, — улыбнулась Дубрава трактирщику. — Если б не ты, моя девочка родилась бы на холодном ветру мертвой. Да и меня б ждала вечная дорога… Не знаю, смогу ли я когда-ни-будь отблагодарить тебя, ведь ты, приняв нас при священнике, под-верг свой дом такой опасности…

— Мне все равно, что будет с этим трактиром, — тихо произнес Го-ривек. — Если жена с сыном выживут, я постараюсь увезти их отсю-да. Лучше начинать все с начала, чем жить на земле беды. А если нет… Тогда уж совсем ничего не будет иметь значения.

И тут снизу донеслись быстрые шаги, и задорный детский голо-сок звонко закричал: