Виктория Абзалова - К вопросу о добре и зле

Но Башня безмолвствовала, только пилящий уши звук усилился. В нем даже проявились сочетания и обороты, и от этого извращенного подобия музыки передергивало с ног до головы.

При виде Лестницы, Мелигейна ахнула и не смогла сдержать дрожи — не только испуга, но и восторга: хоть и странная, мрачная, но это была красота — зеркальный мрак стен перетекал в полукружие ступеней, проемы арок острыми пиками вонзались в свод. Совершенная строгость линий, ничего лишнего, вроде статуй или барельефов, прославляющих величие Черного трона… Гейне могла представить насколько впечатляющим было это зрелище, когда здесь кипела жизнь: горели светильники, стояли на страже темные рыцари, бесшумно сновали слуги, исполняя малейшую прихоть господина… И сам Тысячелетний император в вороненых доспехах, сходящий вниз, что бы возглавить поход на Анкарион… Кто они, какими были, поднимавшиеся по этим ступеням, что бы примерить на себя венец… С кем предстоит встретиться уже им? Не без трепета Гейне шагнула на первую ступень вслед за эльфом и героем.

Райнарт хмурился: Башня словно издевалась, без промедления выведя их к своему средоточию. Уж не поджидает ли их темный, что бы в «лучших» традициях разыграть пошленький скучный фарс — балаганные писаки обожают вставлять в свои пьесы и опусы беседы героев с отпетыми злодеями перед итоговой схваткой. Признаться, он был более высокого мнения об умственных способностях этого.

И ожидания его начали оправдываться. Ступени напоминали стоячую воду, а тьма под арками сгустилась до такой степени, что ее, казалось, можно резать ножом. Камень под ногами мягко пружинил и колебался, и рябь расходилась вокруг, как если бы они были на дне.

Первым пришел холод, обжигая носоглотку при каждом вздохе. Темнота подступала все ближе, вытесняя воздух.

— Райнарт, что мне делать… — сдавленно проговорила Гейне, цепляясь за своего героя.

— Вспомни.

— Что?

— Лучше всего детство: самая светлая пора… Вспомни какой-нибудь самый радостный день, когда ты была счастлива, думай только о нем и иди вперед, — Райнарт сжал ее руку.

На него такие рецепты из руководства для начинающих не действовали никогда, но ему этого и не требовалось, благодаря более действенным методам концентрации, ввиду тренировок и опыта, ставших уже чуть ли не второй натурой. К тому же, почти полное отсутствие эмоций и холодная рациональность профессионала помогали ни чуть не хуже светлых чувств. Эльфу же, как видно, вообще все было нипочем: он быстрым шагом поднимался, поигрывая небольшой молочно-белой шаровой молнией — кто бы мог подумать, что у тебя в запасе такие штучки…

Башня ищет уязвимые места: боль потерь, груз вины, угрызения совести, сомнения и тревоги, или злобу, гнев на кого-нибудь, неуверенность, страх, стыд — все, что отравляет человеческое существование и является неотъемлемой его частью, все, что может преследовать долгие годы, и от чего многие не могут избавиться никогда.

Башне не было нужды устраивать огненные ловушки, и призраки ее бывших хозяев, вышедшие из мрака арок, были лишь дополнением, ведь самый страшный враг и самое убийственное оружие — сам человек.

Вот только действовало это похоже лишь на принцессу. Пока Райнарт, сцепив зубы, почти волок ее за собой, Мелигейне пришлось еще раз пройти через все свои ошибки, просчеты, глупости включая детские выходки, отвечать на упреки отца о положении в королевстве, посмотреть в глаза тем, кто погиб, защищая ее, и тех, кого не смогла защитить она, как правительница. И все это было щедро сдобрено страхом: Райнарт может и преуспеет в своей миссии, но ей никто никаких гарантий не давал…

Райнарт был прав, ей следовало остаться вместе с Алагердой… От нее никакого прока, как сейчас например, когда из живой темноты под громовые диссонансы, пронизывающие до костей — выступали уже вполне конкретные враги… Как ни странно, именно жгучий стыд за свою трусость и никчемность, еще не давал ей забиться в истерике, и с визгами сбежать куда подальше, что бы спрятаться и поплакать. Гейне пребывала уже на грани сумасшествия, абсолютно запутавшись куда, зачем и с кем она идет, хотя шпагу не выпустила — ее гарда оставалась единственной твердой реальностью.

— Тшшш… ну все… ты молодец, справилась… — принцесса вдруг обнаружила, что прижимается к герою, который успокаивающе гладит ее по волосам.

Таким тоном говорят с больными или детьми, или с больными детьми, и подействовало хлеще пощечины. Мелигейна совсем не утонченно шмыгнула носом и отстранилась.

— Прости.

— Ничего, бывает.

На самом деле ее присутствие даже помогло, не позволяя сосредотачиваться ни на чем другом, кроме ее защиты: когда кроме тебя, больше некому, — не до всяких там рефлексий. Если бы не Эледвер, который в данный момент пытался выпрямиться и хоть как-то восстановить дыхание, после того как принял на себя основную часть боя с фантомами, — дело могло обернуться совсем плохо. Для принцессы точно, а может и для самого Райнарта: против своих же когда-то брошенных ей слов, оставить не только женщину, но и товарища по отряду, он бы не смог.

Райнарт обернулся — Лестница кончилась. Ступени были пусты, ведь те, с кем они мгновение назад сражались, уже давно были мертвы и стали лишь еще одним камнем в фундаменте Башни.

Они стояли на самом верху, и высокие двери тронного зала были приглашающе распахнуты.

Флешбэк На исходе лета в Рябинки въехал одинокий всадник. Он уверенно правил коня, и было ясно, что он точно знает куда направляется. Всадник не задерживаясь проехал деревню насквозь и остановился у одинокого домика на окраине.

Встреча… Неожидаемая и не загадываемая, вопреки самому себе — и оттого еще более желанная…

Худая, немного нескладная женщина разогнется от грядки или печи, близоруко прищурится, вглядываясь в уверенно входящего во дворик молодого господина.

Узнает сразу. Всплеснет руками, прижав выпачканные ладони ко рту, уже совсем ничего не видя из-за недоверчиво-радостных слез: ее мальчик жив, невредим и каким же видным красавцем вырос… Не будет больше вечной занозы в сердце…

И быть может он позволит этим рукам как раньше, коснуться склоненной головы, что бы вновь пережить непередаваемое ощущение исходящего от них покоя и тепла, за возможность которого он когда-то был готов выдержать не один пук розог.

Если он и пытался что-то изменить в своей жизни, то не столько ради себя, сколько из-за той, которую даже в детстве только мысленно, в самые-самые сокровенные моменты разрешал себе называть заветным словом…

Нет. Не будет встречи.

Даже беглого взгляда было достаточно, что бы понять, — дом пустовал очень давно.