Князь Полоцкий. Том I - Николай Тихонов
Рёнгвальд не спеша вытащил нож. Вопросительно посмотрел на кузнеца. Ну, ножик как ножик. Хороший. За него на торге резан дадут. Ну, может чуть больше.
Кривой усмехнулся. Показал пару дырок во рту.
– Даром пощупай, княже, – уловив немой вопрос, предложил кузнец. Рёнгвальд пустил в мёртвый металл капельку своих сил. На клинке едва заметно проглянулись узорчатые магические руны. Да какие! Ух, сколько стоило сил Рёнгвальду сдержать лицо. Ярл метнул быстрый взгляд на кузнеца. Тот ухмыльнулся ещё шире.
– Все вон, – негромко, но властно произнёс Рёнгвальд. Ничего не понимающие соратники послушно удалились, плотно прикрыв за собой дверь. Кривому ярл указал, мол, останься, хотя тот и не думал уходить. В большой палате их осталось двое.
Ярл испытующе посмотрел на кузнеца. Тот взгляд выдержал спокойно, с достоинством.
– Кто ты, что можешь? – медленно повторил свой вопрос Рёнгвальд.
– Я – мастер, – гордо выпрямив спину, ответил Кривой, – Слыхал про таких?
Рёнгвальд едва заметно кивнул, прикрыл глаза, задумался. Про мастеров ему пару раз рассказывал отец, хевдинг Олаф. Мол, мудрые боги, увидев скрытое знание, недоступное другим, одарили человека не боевым даром, а даром созидания. Такие люди могли заковывать силу в предметы – создавать зачарованное оружие.
Но работа настоящего мастера никогда не сравниться с колдовством какой-нибудь вёльвы. Такие люди рождаются не так часто, и создают настоящие магические артефакты! Олаф сам несколько раз видел такого мастера. В кузнях прежнего конунга всех норегов Эйрика. Именно тот мастер выковал для того страшное оружие, позже ставшее прозвищем конунга – легендарную Кровавую Секиру.
Мастера есть у многих великих правителей этого мира. Поговаривали, что у императора ромеев, владыки далёкой Византийской империи, есть целый город, заселённый такими вот одарёнными людьми. Именно поэтому те земли так богаты и плодородны, и никто не рискует посягнуть на них.
– Рассказывай, – вполголоса проговорил Рёнгвальд, заворожено рассматривая заготовку магического артефакта.
– Дар мой не велик, княже, – с достоинством сказал Кривой, – Но у многих мастеров нет и малой части того, чем владею я. Дозволь?
Кузнец махнул рукой на голову бурого медведя, прибитую к стене над креслом ярла. Рёнгвальд поднялся, снял трофей, протянул Кривому. Тот повертел голову в руках, удовлетворенно хмыкнул.
– Дивный зверь, – после некоторой паузы наконец произнёс кузнец, – Хочешь, княже, лук иметь, способный так же как он, – Кривой указал на голову, – Молнию метать?
– Что нужно? – быстро спросил Рёнгвальд. Голос его звучал спокойно и размеренно, но видят боги: сколько душевных сил стоило ярлу удержать лицо невозмутимым!
– Живой чтоб был, – усмехнулся кузнец, возвращая Рёнгвальду медвежью голову, – Он живой, и дерево – живое. Похожи они. С мёртвого не выйдет. Сдюжишь?
– Непросто будет, – Рёнгвальд пригладил бороду, затем спросил, – Почему ко мне пришёл, мастер? Киев, Белоозеро, Плесков, да тот же Новгород – такому как ты в любом месте рады будут.
Кривой рассмеялся. Хрипло, надрывисто. Надо будет попросить Яруна, пускай подлечит мастера. Нельзя терять такого из-за какой-то болезни.
– Игорь Киевский мне не люб, – отсмеявшись, наконец сказал Кривой, – Новгородцы строптивы, князья Белоозерские да Плесковские лишь о своей выгоде пекутся. А ты, Роговолд, другой. Хотя чужой здесь, сразу видно – люб ты земле и люду простому. И князем добрым будешь. Знающие люди видят, а дуракам знать не надо.
Помолчав немного, Кривой попросил:
– Возьми меня к себе, княже. Властитель ты добрый, своих зазря не обижаешь, чужим обиду не прощаешь. Байка о том, как ты нурманов треклятых побил, да новгородских бояр приструнил, уже и до моего селища дошла.
– Беру, – не раздумывая согласился Рёнгвальд, вешая медвежью голову на место. Уточнять, что сам он тоже совсем не словенин, не стал.
– Шкура-то от зверя осталась? – невзначай поинтересовался кузнец.
– А то, – подтвердил Рёнгвальд.
– Отдай мне, – попросил Кривой, – Поработаю с ней чутка. Материал дивный. Хорошая защита получиться может.
– Годится, – согласился ярл, – О другой работе позже сговоримся. Пока отдыхай, как позову – придёшь. О разговоре нашем – никому. Студень!
Названный дружинный отрок вмиг появился в дверях.
– Вот его, – Рёнгвальд кивнул на Кривого, – Разместить, обиходить, накормить, не обижать. Давать всё, что попросит, в разумных пределах. Всё понял?
Студень мотнул белобрысой головой. Кривой, глубоко поклонившись, развернулся и вышел из палаты вслед за своим провожатым. А Рёнгвальд тяжело опустился в кресло. Глубоко вздохнул. Задумался.
Очнулся от громкого крика в дверях.
– Княже! Роговолд! – без стука вбежавший в большую палату Морозец поклонился. Торопился парень, запыхался. Быстро бежал. Стряслось что?
«Что что за день сегодня? Ни минуты покоя!» – подумал про себя Рёнгвальд, но в слух спросил другое:
– Опять нурманы?
– Киевские лодьи по реке поднимаются! – выпалил на одном дыхании отрок.
Рёнгвальд встрепенулся.
– Откуда знаешь, что киевские? – спросил ярл, поднимаясь с кресла.
– А чьи ж ещё? – подивился Морозец, – Стяги Великокняжьи сам видал!
– Сколько? – Рёнгвальд вышел из палаты и быстро зашагал по коридору, к двери, ведущей во двор княжеского детинца, на ходу потуже затягивая широкий воинский пояс с коротким северным мечом.
– Полдюжины судов, два драккара свейской работы и четыре наших лодьи!
– Коня мне! Дружина – в сёдла!
Рёнгвальд вышел во двор, сбежал по ступеням с крыльца. Шесть кораблей – это сотни три хирдманов. А у него сейчас еле-еле две соберётся. И больше половины неопытные, в серьёзном бою ни разу не бывавшие.
Дворовые холопы шустро подвели своему князю высокого чёрного жеребца. Тот дико косил на ярла злым глазом, пускал пар из ноздрей, бил копытом землю.
– Как звать? – спросил Рёнгвальд у ближайшего холопа, запрыгивая в седло.
– Тучой кличут, княже, – ответил тот, с поклоном передавая ярлу поводья.
Тем временем из дверей конюшни дружинники выводили коней, спешно облачались, собирались десятками. Рёнгвальд взглядом отыскал Турбьёрна. Брат восседал на могучем жеребце рыжей масти, раза в полтора шире Рёнгвальдова коника.
Тур, завидев своего ярла, поддал пятками, подъехал ближе.
– Что там, брат? Нурманы?
