Татьяна Каменская - Эртэ

— Вы никому не скажете, что я захлебнулся и чуть не утонул. — подозрительный тон вопроса кажется смешным и несерьёзным, и Сергей Викторович подавляет в себе желание рассмеяться. Странно, но он чувствует расположение к этому мальчику, а его просьба выражает доверие, которое нельзя подвести…

— Если тебе этого не хочется, никто ничего не узнает…

— Даже то, что я плакал? — перебивает мальчик доктора, и столько напряжения чувствуется в его лице, что Сергей Викторович почти торжественно отвечает:

— Честное апрельское, никто и никогда ничего не узнает!!

— Я вам верю, доктор Апрель! — маленькая детская ладошка касается мужской руки, и вот уже крепкое рукопожатие скрепляет этот странный, и в чем-то даже смешной, а может быть и нелепый договор.

Все-же ребёнок есть ребёнок! Да и ночь, черная, кромешная, окутала землю таким плотным покровом, что поневоле решишь, лучше переждать её в этом лесу, чем в темноте угодить в болото, или в лучшем случае в овраг, где есть перспектива переломать себе не только ноги, но и рёбра, но всё-же остаться в живых. К тому-же минимальный комфорт теперь им обеспечен.

— Есть! — радостный возглас доктора разбудил мальчугана, который уже давно спал, свернувшись в клубочек под огромной еловой лапой.

— Чт-то т-там у в-вас? — ребёнок едва выговаривал слова, поминутно выбивая зубами мелкую дробь, и передергивая худенькими плечами от предутреннего пронизывающего холода. — Ч-то эт-то в-вы…

— Огонь! Сейчас я разведу костёр, и ты согреешься!

Сергей Викторович подложил под дымящую кучку хвороста сухой травы, несколько прошлогодних листьев и осторожно подул. Небольшой огонёк жадно пробежался по траве, по сухим листьям, и вдруг снизу вспыхнул ярким пламенем. Сергей Викторович посмотрел на свет газовую зажигалку, удовлетворённо кашлянул, поболтал ею в разные стороны, а затем убрал в потайной карман брюк. Он не курит, но это старая студенческая привычка, иметь на всякий случай в карманах брюк источник огня, тем более, когда ты, будучи вожатым, так часто ходил с отрядом школьников в походы. Он привык всегда надеяться только на себя…

— Ты так легко добыл огонь? Даже старик Лес боится потерять расположение и покровительство духа Огня. — мальчик, окончательно проснувшись, изумлённо смотрел на мужчину, которому было совсем не до разговоров. Он таскал и складывал в кучку сухие ветви деревьев. А вскоре костёр ярко и весело поглощал эти сухие ветки. Мальчик перестал дрожать и уже вновь, осоловело, таращил глазёнки на доктора, что продолжал возиться у костра, обкапывая его вокруг небольшой траншеей, используя в виде лопаты толстую острую палку.

— Ты делаешь магический круг от злых духов? — тихо шепчет мальчик, и боязливо оглядываясь, передёргивает плечами.

— Ну что ты! — улыбается мужчина. — Какие тут могут быть духи, кроме нас. Обезопа-сим лес от огня, вот и всё. Природу надо уважать, как живую… Ба, да ты вновь дрожишь. Снимай одежду, просуши над огнём!

Предлагает он мальчугану, но того уже вновь сморил сон. Устало взмахнув головой, мальчик падает лицом на хвойную лапу, и равномерное дыхание уже возвещает о том, что он спит.

Хвойные лапы огонь поглощает с жадностью, набрасываясь на зелёные ветки молниеносно, словно боясь, что их у него вновь отберут. Хотя, пусть огонь не жадничает. Вековые сосны, словно с радостью тянут к человеку свои мохнатые ветки. Очень странные сосны, да и сам лес очень странный. Тихий и зловещий! И в тоже время чувствуется, что перед тобой огромный живой организм, который живёт своей жизнью, дышит, радуется, любит и ненавидит. Он словно затаился в тишине до поры до времени, и ждёт! Ждёт, что будет с ним, или с тобой через минуту, через час, завтра, или в наступившем сегодня. Так кто ты ему, друг или враг?

Сергей Викторович знает по телевизионным новостям, как лес может мстить человеку за обиду, за беспечность, за ущерб. Лес это сила, это энергия, и шутки с ним порой плохо заканчиваются…

Только причём здесь этот странный лес, в котором чувствуется дыхание живого организма. Лучше не думать о неприятном. Даже о том, почему он сидит здесь в сырой и вонючей одежде. Счастлив тот малыш, что спит себе, не думая ни о чем. Даже о мокрой одежде! Но ребёнку уже давно положено спать, а вот взрослый, пожалуйста, может мучиться бессонницей. Всякие вопросы лезут в голову, к тому же влажная одежда ещё больше холодит спину. Надо её просушить над огнём, приспособив для этого деревянные колышки.

— Ну, вот и отлично! — удовлетворённо прошептал Сергей Викторович, глядя на то, как он пристроил свои сырые вещи на корявую перекладину.

— Подсохнут, и можно одеть… сухое одеть…деть…де-е-е-ть…

Это только, кажется, что он не устал. Сон сморил так неожиданно и так быстро, что доктор даже не заметил, как палка, которой он мешал угли в костре, вывалилась из его рук и подкатилась к одному из колышков перекладины…

Во сне ему снилась Маринка. Удивительно красивая, в необычных одеждах, она равнодушно смотрела на худого мужчину в черном блестящем плаще. Мужчина вытанцовывал перед ней странный танец. Довольно энергичный, если " не полный страсти и огня", как сказала бы его многоуважаемая тёща, которая до умопомрачения любила балет и смотрела бы его по телевизору день и ночь…

— Ах, какой славный балерунчик! — умилялась она, всплескивая руками, глядя на томного танцора в телевизоре, застывшего в очередной балетной стойке. — Славочка, ну посмотри, посмотри какой красавец. Сколько в нём экспрессии, страсти, огня. Ах,

шарман-н-н! — тянула она в нос на французский манер, закатывая вверх глаза, и словно, не замечая хихиканья внука, продолжала: — На месте твоих родителей, я бы давно отдала ребёнка в балетную школу, что-бы там из тебя сделали, наконец, человека.

— Не надо меня никуда отдавать! — вопил маленький Славка, испуганно приседая, и пряча ладошки под коленями. — Не буду я человеко-о-ом…

— Ну и родители! — поражалась тёща. — Воспитали неврастеника за такой короткий срок.

Она осуждающе смотрела на поспешно убегающего внука, спешащего вслед за ним зятя и, наконец, обращалась к дочери, весело и непринужденно хохочущей рядышком.

— Стыдно, молодые родители, стыдно быть невеждами в искусстве. Балет это классика, а красавцы балеруны…

— Балероны мама, балероны… — подсказывала Маринка, но её мать лишь досадливо хмурилась и махала рукой:

— Ах, какая разница! Балерун или балерон. Главное тут экспрессия, огонь…

— …Огонь, огонь! Он подбирается. Огонь… — громкий мальчишечий голос ворвался в сон мужчины совсем неожиданно, что кажется, тёща даже поперхнулась на последнем слоге. " Балерун" в черном плаще с шумом свалился на пол сцены, совсем некрасиво, и даже как-то неприлично и безобразно, смешно задрав вверх свои длинные ноги, отчего глаза Маринки вдруг заискрились смехом и весельем…