Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

Прыгун остановился, отдыхая. Теперь он непомерно распух. Он стал огромен. Маленькие его глазки почти исчезли, стали щелочками.

Давясь, он распахнул пасть и принялся выталкивать из себя нечто мешающее ему, не дающее продохнуть, вставшее поперек горла.

Этим "нечто" оказался перемазанный в зеленой слизи Тарас, брямкнувшийся на пол.

– Как заново родился, – прохрипел он.

– Тара, – я нагнулся к нему и попытался помочь подняться, – ну их, Тара… Пошли отсюда. Свалим…

Я не договорил. Трехлапый легонько поднес мне, и я лег на загаженный пол.

"Все, – понял я, глядя в беленый, кое-где с оплывами от струй огнеметов высоченный потолок пещеры, – пр(говор или пригов(р – как хочешь."

– Гули, гули, гули, – услышали мы женский голос.

Глава восьмая. Наталья Алексеевна и ее квартира

Прыгуны зашевелились, отвернулись от нас.

– Гули, гули, гули, – по проходу шла Наталья Алексеевна и волокла целую корзину чего-то съестного.

Прыгуны дернули в ее сторону.

– Она бы еще сказала, – выхрипнул Тарас, – ципа, ципа, ципа.

– Тара, – я приподнялся, – у тебя юмор появился, прежде за тобой этого я не примечал. На пользу пошло?

– Конец, – грустно сказал Тарас, он так и стоял на четверьках, не пытаясь подняться, – конец мне, Джекки. Помнишь, ты как-то болтанул, что в какой-то инопланетной книжке древней вычитал стихотворение "Как чешутся лопатки! Кажется, у меня прорезаются крылья!"? Мы еще ржали над тобой.

– Ну, помню, – ответил я, поглядывая на Наталью Алексеевну.

Она все сыпала и сыпала корм из корзины прыгунам, и те чинно-благородно, не суетясь и не налезая друг на друга, как голуби или свиньи, хряпали каждый свое, забыв и думать о нас.

– Вот, – печально сказал Тарас, – а у меня зад чешется, хвост прорезывается. Этот прыгун меня, кажется, заново родил.

Я вспомнил сержантово превращение и испугался.

Я прихватил Тараса за плечо и с ужасом убедился, что зеленая слизь, облепившая беднягу, твердеет и костенеет

– Брось ты, – пробормотал я, – вставай и пошли. Убирать не будем. Лучше на рапорт отправиться, а потом хоть к русалкам, хоть к паукам…

– Это ты брось, – равнодушно сказал Тарас, – брось и руку вымой. Кто его знает: может, заразная. Будешь ходить с лягушачьей лапой – вот смеху-то будет…

Наталья Алексеевна тем временем окончила раздавать хряпало и ходила промеж прыгунов, нежно поглаживая их по хребтинам.

Прыгуны урчали и посвистывали.

На Наталье Алексеевне был обычный черный брючный костюм, только сапоги у нее были сегодня повыше, чем обычно.

– Привет, – продолжал гнуть свою линию Тарас, – мне Джарвис рассказывал: "отпетый" или "карантинный" может не только в "вонючие" залететь, из него и жаба может вылепиться…

– Перестань, – попытался я успокоить Тараса, – Джарвису-то откуда это знать? Нашел тоже ветерана. Ему Натали выше тройки на анатомии никогда не ставила. Вставай! – я потянул Тараса.

– А вот увидишь, – обреченно сказал Тарас, – вот увидишь.

Наталья Алексеевна закончила свой обход интеллигентно хряпающих, с наслаждением посвистывающих прыгунов, погладила искалеченного мной трехлапого, чья лапа свисала уже не жалостно, а как-то издевательски-иронически, и направилась мимо нас в сторону кладовки.

У отпертой двери кладовки она позамешкалась, потерла стенку, шершавую, шелушащуюся. С громогласным щелком в стене отворился квадратный лючок, а в нем туго свернутой резиновой змеей покоился шланг с металлическим удлиненным наконечником.

Я был так потрясен этим зрелищем, а главное – внезапно открывшимся пониманием того, как близко было наше избавление от унизительной, неподъемной работы, что даже не двинулся с места, чтобы помочь хрупкой Наталье Алексеевне разматывать тяжелый длинный шланг.

Я застыл наподобие костенеющего в прыгуна Тараса; до слуха моего дотекло бессловесное, но тем более страстное, звучное, слитное пение: это прыгуны, нахряпавшиеся всласть, прижмурив и без того крохотные глазенки, вытянув в одну сторону морды, – запели? завыли? заныли! – мелодично и страстно, не то благодаря Наташу за хорошее угощение, не то скорбя об утраченной молодости, не то радуясь внезапно наступившей, блаженной, теплой, как наспанная подушка, сытости.

Наталья Алексеевна оставила шланг змеиться на искорябанном неровном полу пещеры, сама же подошла к нам поближе, нагнулась и, порывшись у самых-самых наших ног с дивным, ванным, домашним звуком выдернула из пола пещеры невидимую нам затычку.

Жижа начала засасываться, уходить вглубь, проваливаться в небольшое гулкое отверстие.

Затем Наталья Алексеевна пустила воду и для начала окатила нас с Тарасом, а уж вслед за этим принялась смывать следы побоища, учиненного Тарасом.

Я затрясся от холода.

Тарас же, напротив, бодренько вскочил на ноги и рванул помогать Наталье Алексеевне.

Тугая струя холодной воды сшибла, снесла с него уже почти застывшую зеленую коросту, вымыла тело и вымыла душу, смыла из сознания страх превратиться в нечто отвратительное, ужасающее, от чего хочется бежать, а как убежишь от себя, как выпрыгнешь из себя? – что хочется сорвать, сбросить, – а как сорвешь, сбросишь собственное тело?

Тарас, мокрый, сиящий, суетился воокруг Натальи Алексеевны.

– Наталья Алексеевна, Наталья Алексеевна, – захлебывался он, – дайте я шланг подержу… а? Вам удобней будет, легче? А? Дайте подержу?..

Струя лупила в пол, я видел, как пол пещеры освобождался от слизи, гонимой в отверстие у самых моих ног.

Прыгуны тем временем, чуть поодаль, занялись какой-то незатейливой веселой игрой, напоминающей человеческую лапту; только три прыгуна: толстый, трехлапый и тот, что разрывал на себе тело, грустно стояли в стороне от общего тихого и какого-то воспитанного веселья.

Они смотрели на останки своих друзей, смываемые Тарасом и Натальей Алексеевной.

Наталья Алексеевна направляла струю, а Тарас сзади держал и подбирал шланг.

Прыгун, разрывавший на себе тело, вздернул морду вверх и отчаянно залаял.

В задранной его, скалящейся морде вновь промелькнуло сходство с неизбывной болью тех, кому Тарас огнем пропарывал брюхо.

– Феденька, Феденька, – укоризненно произнесла Наталья Алексеевна, – нельзя же так убиваться…

– Как вы их не боитесь? – радостно-льстиво спросил Тарас.

Наталья Алексеевна оглядела чисто вымытый пол, блиставший, как только что залитый и тут же застывший каток, положила извергающий воду шланг и пошла к кладовке. Она сунула руку в квадратное отверстие для шланга, пошуровала там немножко, щелкнула чем-то, и шланг, вздрогнув, захлебнулся.

Тарас принялся сворачивать его и впихивать в отверстие.