Княжеская ведьма - Резанова Наталья Владимировна
После чего села на землю и подперла щеку кулаком. Самый тон ее, сухой и педантичный, как бы заранее исключал возможность оскорбления, но кто их знает, этих… Линетта молчала.
«События в сией главе подошли к повороту. Либо она сейчас повернется и уйдет, либо…»
Линетта бросила плащ на землю. Она сделала все, что ей велели. Карен не смотрела на нее. То есть она видела, но словно побоку. За годы знахарства она навидалась голых человеческих тел – мужских, женских, детских, старческих, живых и мертвых. Были среди них на редкость безобразные, были прекрасные. Возможно, тело Линетты было самым прекрасным из них, но смотреть на него Карен было неинтересно. Важно само действие.
Выйдя из дымового столба, Линетта не спешила одеваться, хотя было довольно свежо. Что она – знает, что хороша и хочет покрасоваться? Карен улыбнулась ей ободряюще, но в ответ получила взгляд мрачный, пожалуй, даже яростный.
– А сейчас ты сделаешь то же самое!
Вот как? Ну, конечно, оскорбление было, а паче того – унижение. Благородная кровь, Господи Боже мой!
– Ты этого требуешь?
– Да! Требую!
«Ты хочешь отомстить? Очень хорошо, прекрасно! Я красавица – ты уродина, унизься предо мной! О, бедные, другого языка вы не знаете и не хотите знать… унижать, либо унижаться.»
– Я говорила тебе, что магия опасна. – Линетта продолжала упорно смотреть на нее. – И если ворожбе помешают, могут возникнуть последствия, которых никто не предскажет.
Все тот же яростный взгляд.
– И все-таки ты этого хочешь.
– Да. Исполняй!
– Ну, что ж…
Она легко выступила из упавшего платья. По кругу ходить не стала, а сразу подошла к костру. Ведь ты этого хотела – обозреть меня? Во всей красе… о, бедная. Ты и не знаешь, зачем ты это сделала.
Такого Линетта не ожидала. Плоская грудь, неразвитые бедра, ноги, как палки, длинные руки с отчетливо читаемыми линиями мускулов – об этом она могла догадаться, это она и увидела. Но это тело вдобавок словно когда-то пропустили через мельничные жернова. На ребрах, выступающих над впалым животом – следы переломов. И шрамы, шрамы, шрамы – толстые белые змеи, хвосты которых сплелись клубком на животе. Все, как бы изгоняющее мысль о любви, деторождении, обо всем, что от века предписано женскому естеству. И то, что она стала тягаться с подобным безобразием, каким-то образом унижало ее, Линетту, а не ведьму, унижало страшно. Она подняла глаза, ища торжествующей улыбки в лице колдуньи. Ее не было, но она должна, должна была быть! Может быть, во взгляде…
Не в силах больше выносить этого издевательства, Линетта разрыдалась. Одной рукой она закрывала лицо, другой тщетно пыталась нащупать свое платье. Голый, беззащитный, плачущий комок плоти на голой проклятой земле. Карен перебросила ей одежду, которую ослепшая от слез Линетта никак не могла найти, и оделась сама.
Немного постояла над своим костром, оценивая результаты. Разумеется, Линетта с самого начала рассудком не считала Карен своей соперницей. Но подсознательно, каким-то женским чутьем… Теперь эта догадка убита. Она убедилась, кто я. Все к лучшему. А теперь пора возвращаться, пока нас не принялись искать. Кончается ночь ворожбы.
Костер она забросала песком. Линетта всхлипывала, уткнувшись лицом в колени. Убедившись, что потух последний уголек, Карен обернулась к ней.
– Идем. Нам пора.
И зашагала по направлению к крепости. Линетта покорно последовала за ней. Карен шла, не торопясь, время от времени нагибаясь, чтобы рассмотреть ту или иную травинку, а то и сорвать – теперь она могла себе это позволить. И все же Линетта отставала. Она оставила на берегу свои башмаки, а идти босиком с непривычки ей было больно и колко.
Они спустились в долину, являвшую тягостное зрелище отошедшего праздника. На вытоптанной сотнями ног земле – черные круги выгоревших костров. Многие еще дымились, и дым, дым, дым затенял рассветную долину в это утро. Раздавленные венки, россыпи углей, и кое-где – распластанные на земле тела тех, кого свалила усталость, вино, а, может, и удар ножа. Сейчас все они неотличимы друг от друга. Спят. Храп, стоны, и еще где-то поблизости, за пеленой дыма женский голос выводит монотонно и надрывно:
Как я песню пела – Голос сорвала. Как душа болела – Не заживала.
Как звезда скатилась – Слезой умылась. Что из глаз сокрылось – Не позабылось.
Птица прилетела И улетела. Как душа болела. Душа болела.
Голос захлебнулся, словно задушенный дымом, и смолк.
Этот дым, горький его запах пропитал все – платье, плащ, волосы. Он напоминает о сгоревших домах, о пепелищах посреди города, о разрушенных стенах, обо всем, что осталось позади.
Невыразимая печаль. Слезами неразрешимая. Но она не имеет права печалиться. Пусть женщины печалятся из-за любви, несчастья городов и княжеств требуют действия. А действовать можно только с ясной головой.
И все это оттого, что пахло дымом. А что, собственно, в дыме печального? Только что глаза ест.
Они подходили к крепости. Из-за тумана ли, из-за того, что она никогда не бывала здесь рано утром – знакомые стены казались темными и страшными, какими они, в сущности, и были.
…Вот еще забота – ворота. Как мы в крепость-то попадем, если они заперты? Придется ведь орать, вызывать часовых, пожалуй, что и о Линетте придется сказать. Загуляли где-то телохранители…
Но ворота были открыты. И вовсе не ради них. Несколько всадников выезжали, выплывали впереди – туман глушил топот копыт и скрип ворот. Один из всадников обернулся.
– Карен?
– А, это ты, – безразлично сказала она.
Он остановил коня и возвышался прямо перед ней – огромная серая тень. Капюшон плаща сполз на плечи. И хорошо знакомый взгляд. Только мне-то теперь что…
– Откуда ты? Что здесь делаешь?
– Странный вопрос. Нынче праздник, и мы с госпожой, – она кивнула в сторону, – были на празднике.
Торгерн с недоумением повернул голову, похоже, не сразу понял. И было отчего. Увидеть госпожу Линетту в такой час, босую, растрепанную, простоволосую, в подозрительном обществе ведьмы – кто вообще в такое поверит? Но это была она, и теперь его упорный взгляд переместился на нее. Линетта молчала. Карен, зевая и кутаясь в плащ, прошла в распахнутые ворота. Все, братцы, дальше – сами. Я хочу спать.
* * *Она следила за руками Боны и Магды, сидя у края стола. Это было нечто вроде экзамена, и управлялись девицы, надо сказать, неплохо. Все последние дни она не давала им передохнуть, а то совсем запустили учебу, будь оно все неладно. Все, все, никаких любвей, никаких страстей, никаких посторонних в доме. Хватит валять дурочку, пора заняться настоящей работой. Снадобья, снадобья, снадобья… и не надо никому врать… ну, не врать – мистифицировать. Травяной дух сменил запах дыма. Бона и Магда схватывали все на лету… и вот так бы я могла прожить всю жизнь… а как же мое предназначение? А Летопись?
Ни слова о Летописи. Она предостерегающе подняла руку, заслышав шаги в коридоре. Девушки удивленно вскинули головы – увлеченные работой, они не слышали ничего. Карен кивнула и спросила довольно громко:
– Скажи-ка мне, Магда, если б ты жила на пустыре, где ничего, кроме полыни, не растет, что бы ты сделала?
Магда рассмеялась, приняв вопрос за шутку.
– Как это? Полынь – трава полезная. Она останавливает кровотечение, лечит горло и легкие. Еще полынь…
Двери распахнулись. Линетта стояла на пороге.
– Правильно, Магда, – сказала Карен, – полынь – трава полезная. Что же ты не входишь? – она обращалась уже к Линетте.
Линетта молчала, глядя на нее.
– Так, девушки, – Карен встала. – Идите пока погуляйте. Сходите хоть в поле. Вернетесь, и мы продолжим наши занятия.
Она взяла Бону и Магду за руки и подвела их к задней двери. Вернувшись, обнаружила, что Линетта уже вошла и сидит за столом. Но Карен не села напротив, как в прошлый раз, а отошла к очагу и стала переставлять кувшины и миски. Она ни за что не хотела первой начинать разговор.
