Влада Медведникова - Предвестники Мельтиара

— Ведь тебя она знала всю жизнь, — продолжал Джерри. Синий дым окутывал нас, свивался и тек вниз, к подножию лестницы. — Меня тоже не первый год… А выбрала Лаэнара, они же всего пару дней знакомы, вот почему?

Я затянулся и пожал плечами.

«Он хороший», — сказала мне Нима. Ее глаза сияли, в них дрожала и искрилась песня ее души. Сегодня утром я слышал, как Нима пела, поднимаясь к моей двери. Нима всегда поет, когда ее переполняет радость.

Я просил ее быть осторожной, и Нима кивнула, а потом засмеялась и повторила: «Он хороший».

Лаэнар связан моим волшебством, он больше не враг. Но мне было тревожно каждый раз, когда он уходил с Нимой.

Я взглянул на небо, пытаясь понять, сколько времени, но увидел лишь полосы синего дыма и небо в разрывах облаков. Солнце еще было на востоке, позади моего дома.

— Ты не помнишь, после какой стражи? — спросил я у Джерри. — Третьей? Или четвертой?

— Откуда мне знать. — Он стряхнул пепел, и искры рассыпались по ступеням у наших ног. — Это же ты идешь с докладом.

Меня наконец-то вызвали на королевский совет.

С тех пор как мы вернулись, у нас были свободные дни. Нам троим — мне, Рилэну и Джерри — приказали не уезжать из города и следить за Лаэнаром, и больше ничего. Нас освободили от построений и учений, и от обычных обязанностей гвардейцев. Я не мог понять, награда это или знак недоверия.

И вот наконец-то меня вызывают.

Я тряхнул головой, пытаясь вынырнуть из синего дыма, вернуть мыслям ясность.

— Если опоздаю, будет глупо, — сказал я и поднялся. — Пойдем.

В этой части дворца легко заблудиться. Витражи, лестницы, ажурные галереи и балконы, колокольчики, звенящие от движения ветра, слуги, почти невидимые и бесшумные, — каждый зал похож на предыдущий, коридор неотличим от десяти других. Возможно, я уже свернул не туда, — но не останавливался. Если остановлюсь, наверняка забуду, с какой стороны пришел.

Я не замечал раньше, какие мягкие тут ковры — звук шагов терялся, ноги утопали по щиколотку, словно в весенней траве. Всего несколько дней как я вернулся, а уже так устал ходить босиком по каменным мостовым.

Коридор вывел меня к арке, увитой цветами. Колокольчик звякнул, когда я проходил мимо. Гвардеец у подножия лестницы отсалютовал — я хотел спросить у него, где собрался совет, но не успел.

— Эли! Я уже хотел послать за тобой!

— Советник Керген, — сказал я.

Он почти бегом спускался по лестнице, — но не растерял своей уверенной небрежности, которая так ценится здесь, во дворце. Солнце вспыхивало на витом браслете, на золотой булавке, вколотой в воротник.

— Совет начался? — спросил я.

— Да. — Керген кивком указал наверх. — Все уже там.

Он повел меня обратно вверх, по лестнице, потом по галерее, открытой солнцу и ветру. Здесь витал запах цветов, дурманящий и сладкий, затмевал память о городе, о сражениях и о небесной высоте.

Я понял, что не знаю, что мне сказать совету.

Керген замедлил шаг, обернулся ко мне, и я спросил:

— Как они настроены?

Керген покачал головой.

— Некогда рассказывать, Эли. Все сложно. Там Амаркаэн Ирит, из высшего совета всадников. Будь с ним осторожен.

Я не знал, кто это. Но достаточно того, что это верховный всадник — скорее всего, меня будут спрашивать про Тина, а не про угрозу и не про врагов.

Но я нашел тайное убежище. Совет должен меня выслушать.

Я разговаривал с королем четыре раза в жизни — когда только ушел из Рощи, когда стал офицером и дважды перед отлетом на границу. Но никогда не приходил с докладом на совет.

Им будет недостаточно простого отчета, но я не могу рассказать то, что рассказывал в Роще — они не поймут или не поверят.

Как мне говорить с ними?

Керген остановился, не дойдя до резных дверей, поймал мой взгляд и сказал:

— Говори все, как есть. Правда — самое сильное оружие. Идем.

Стражники распахнули перед нами двери, и мы вошли на королевский совет.

Я ждал, что окажусь в зале, где приносил присягу. Там стоял длинный овальный стол, а все стены были покрыты витражами, подсвеченными изнутри. Газовые светильники горели по ту сторону мозаики из цветного стекла, и портреты королей сияли. Каждый звук отзывался эхом, и слова клятвы звучали вновь и вновь, словно их повторяли незримые голоса.

Но Керген привел меня на балкон.

Огромный балкон, парящий над городом — но улиц и крыш не было видно, лишь осколки неба проглядывали в разрывах живой изгороди. Зеленые стебли вились по балюстраде, белые и красные бутоны тянулись ввысь. Если б я зашел сюда случайно, то принял бы собравшихся за отдыхающих придворных, — кто еще мог сидеть на этих темных резных скамьях и пить вино? Ни бумаг, ни докладов, ни карт, ни одного человека в форме… Все были так безмятежны, словно пришли говорить не о врагах.

Даже короля я заметил не сразу — он был без ожерелья и диадемы, знаков власти, и сидел в дальнем конце балкона.

Я отсалютовал, и, следом за Кергеном, сел на скамью у ограды.

Советник, замолчавший когда мы вошли, взглянул на меня, повернулся к королю, и продолжил свою речь. Я не мог понять, о чем он говорил, — что-то про перемещение войск, подвоз провизии. Я не знал, как зовут этого советника, кажется даже видел впервые. Он говорил спокойно, но щурился, то и дело ерошил волосы, замолкал, барабанил пальцами по краю бокала, и снова начинал говорить.

Я не понимал, о чем речь, не понимал, зачем я здесь. Мне хотелось отвернуться, облокотиться на баллюстраду, раздвинуть стебли, увидеть город. Куда выходит этот балкон, на площадь или во двор крепости? Запах цветов был слишком сильным, будил следы синего дыма в моей душе, не давал сосредоточиться.

— Эти удаленные поселения невозможно оборонять, — сказал король. — Те, кто там живут, знали об этом.

Мне показалось, что сквозь сладкий ветер доносится запах гари. Обугленный Форт, вкус поражения, кричащая на меня Аник, — все это вспыхнуло перед глазами, затмевая настоящее, и я не успел сдержаться, поднялся и сказал:

— Там никого нет. Ополчение разбито, люди погибли или бежали.

Немолодой и невзрачный советник, сидевший возле короля, покачал головой:

— Это уже не в первый раз. Сколько раз такое было — бандиты нападают на деревни, мы посылаем помощь, люди бегут… А потом возвращаются обратно в горы, и все начинается снова. Хотят жить подальше от власти и расплачиваются за это.

— Не бандиты, — возразил я. — Это враги. Там их тайное убежище.

— Мы все читали твой отчет, — сказал человек, сидевший напротив.

Серая одежда, свободная и длинная, серый плащ, вздымающийся за плечами, волнами падающий на пол — крылья всадника. Это тот, о ком предупреждал меня Керген. Кто-то из высшего совета всадников.

Правда — самое сильное оружие.

— Война совсем скоро, — сказал я. — Мы должны действовать. Нужно напасть на их город.

Всадник усмехнулся.

— Они живут среди нас, — проговорил он. — У них нет городов. Сотни лет назад мы обнаружили это, и если бы у врагов был город — нашли бы и его.

Тин поверил мне сразу, но этот всадник не верит мне.

Я слышал шелест пепла, окутывающий его, но в глубине, под этим шорохом таилась песня, сияющая, горячая и черная. Глаза всадника были светлыми, почти прозрачными, как у Зертилена. Как у всех, чью душу волшебство захлестывало слишком часто.

Если это не волшебство, то что это?

Я взглянул на короля — он отрицательно качнул головой. Обвел глазами совет — и понял, никто из них не верит мне. Никто, кроме Кергена. Должно быть все остальные решили, что я готов любых разбойников принять за врагов, любую пещеру — за тайное убежище.

Я нужен им, чтобы сражаться, но мои слова ничего не значат. Зачем они позвали меня?

— Если вам все ясно из моего доклада, — сказал я королю. — И у вас нет вопросов, то мне лучше уйти.

— Да, — кивнул король и указал на дверь. — Иди.

Я отсалютовал и вышел с балкона.

Я проснулся посреди ночи.

Лежал и смотрел в темноту стен, в сплетение лунных теней на потолке.

Сон рассыпался и исчез, но не отпустил меня, его последние мгновения были со мной. Сон звучал.

Он пел голосом флейты, пронзительной и призывной, разрывающей сердце. Флейта качалась на ветру, в самом высоком окне башни, а внизу лежал сожженный Форт. Ветер сиял, мчался сквозь флейту, сквозь мою душу, ветер говорил: Это для тебя. Слушай.

Я проснулся, но ветер все еще был со мной.

Тихие шаги, скрип двери, — лунные тени качнулись, я увидел Лаэнара. Он стоял на пороге, почти неразличимый в темноте.

— Эли? — сказал он, неуверенно, едва слышно. — Ты звал меня?

Я боялся, что не смогу ответить, — флейта не умолкала, заполняла мою душу, заполняла весь мир. Я думал — вместо слов начну петь, вторить ей. Но моя воля была сильней.