Роджер Желязны - Вариант единорога

– Мне, в отличие от тебя, эти вещи давно не в диковинку, – ответила она. Я вижу их изо дня в день.

Он кивнул в знак согласия.

– Разумеется, – сказал он. Тогда улыбнулась она. И пожала ему руку на удивление крепко.

На следующий день они отправились покататься верхом на великолепных рогатых конях из металла: он на пурпурном жеребце, она на зеленой кобыле. Они долго сидели на вершине холма, любуясь долиной, горами и крепостью Джероби Клокмана. Калифрики рассказал Иоларе немного о себе, и она, похоже, слушала его с искренним восхищением, а не просто из любопытства. А когда он под конец поцеловал ее, она казалась такой неискушенной. И лишь тогда, когда они неспешно возвращались назад в крепость, она призналась ему, что не знает других людей, кроме отца, – до сих пор ей приходилось видеть только случайных купцов, менестрелей или гонцов, да и то недолго.

– Довольно странный образ жизни, – заметил он.

– В самом деле? – отозвалась она. – Я начала об этом догадываться, начитавшись книг в библиотеке. Но поскольку все это были романы, я не могла с уверенностью сказать, что в них правда.

– Твой отец, похоже, с причудами, – сказал Калифрики. – Хотелось бы мне познакомиться с ним.

– Я не уверена, что он уже совсем поправился, – заметила она. – Он словно бы избегает меня. – Проехав еще немного, она добавила:

– Как бы я хотела посмотреть мир, побывать и в других местах.

Той же ночью, как только Калифрики заслышал музыку снова, он медленно и неслышно двинулся вниз по лестнице. Остановился он только у входа в зал, откуда неслись вопли и стенания. Затем он осторожно лег на живот и потихоньку пополз вперед, так что ему удалось изловчиться и заглянуть за угол лестничной площадки, при этом глаза его находились всего в нескольких сантиметрах от пола.

Взору его предстал металлический квартет: жуткие фигуры-калеки с ликами падших ангелов. Все как один изуродованы: серо-стальные, золотые и серебряные тела сильно обожжены, лица рябые, лбы с ветвистыми рогами или короткими рожками. Рваные кожистые перепончатые крылья, словно черные пелерины, свисали с их плеч. Среди них двое скрипачей, волынщик и еще один музыкант, играющий на хрустальных колокольчиках. Музыка была хаотичной, волнующей и чарующей, но какой-то холодной, будто северный ветер в зимнюю ночь. Словно бы вовсе не человеческая музыка, и Калифрики поймал себя на том, что хотел бы знать, уж не сами ли демоны из металла создали эти мелодии. За спиной у них в полу чернели пять отверстий размером с могилу: одна – в центре, остальные окружали ее с четырех сторон. Перед ними в огромном кожаном кресле сидел седой толстяк, черты его Калифрики рассмотреть не мог, поскольку человек прятал лицо в ладонях, сцепив пальцы в замок. Именно поэтому Калифрики сразу же бросилось в глаза кольцо с огромным сапфиром на правой руке человека.

Когда пьеса закончилась, бестии застыли на своих местах. Человек поднялся на ноги и взял в руки тонкую пику с алым древком, прислоненную рядом к стене. Сделав несколько шагов вперед, он ударил ею о каменную плиту в форме полумесяца. Внезапно, развернувшись на месте на шарнирах, музыканты заскользили к своим могилам и опустились в них. Когда они исчезли под полом, каменные плиты-крышки задвинулись, скрыв всякие следы их существования.

Человек водрузил пику на вбитые в стену крюки слева от себя, затем пересек залу и вышел в дверь в дальнем ее конце. Калифрики осторожно встал с пола, шагнул за порог и тоже пересек комнату, он увидел, что фигура человека достигла конца коридора и начала взбираться по лестнице, которая, как ему было известно из предыдущей прогулки, вела в самую высокую крепостную башню. Он выждал достаточно долго и только потом снял со стены пику. Когда он ударил древком о камень-полумесяц, плиты пола открылись, и он заглянул в могилы.

Демоны-музыканты поднялись из них, встали по местам и, подняв инструменты, приготовились играть. Но Калифрики уже успел разглядеть то, что хотел. Он еще раз ударил по камню, и квартет опять убрался назад. Он вернул пику на крюки и вышел из залы.

В глубоком раздумье он долго блуждал по сумрачным коридорам. Когда наконец он дошел до комнаты, где горел свет, и остановился, оказалось, что это библиотека. Заглянув в дверь, он увидел доктора Шонга, который сидел и читал.

– Калифрики, – сказал доктор, – в чем дело?

– Когда хожу, лучше думается.

– Вы еще не совсем поправились, и спать вам куда полезнее, чем думать.

– Я устроен иначе. Когда меня что-либо беспокоит, я хожу и размышляю.

– Не знал об этой вашей технической особенности. Скажите, что вас беспокоит, и, возможно, я сумею помочь.

– Я до сих пор так ни разу и не видел хозяина дома. Знает ли Джероби Клокман о том, что я здесь?

– Да. Я ежедневно докладываю ему обо всем.

– О, а не давал ли он каких-либо особых поручений, касающихся меня?

– Лечить вашу рану, подавать вам еду и следить за тем, чтобы вам оказывали всевозможные почести.

– А не изъявлял ли он желания познакомиться со мной лично? Доктор закивал.

– Да, но должен вам напомнить, что в последнее время ему нездоровилось. Однако теперь ему значительно лучше, так что уже завтра он пригласит вас с ним отобедать.

– Это правда, что мать Йолары бежала с музыкантом? – спросил Калифрики.

– Именно так я слышал. В те дни меня не существовало. Я был сделан, когда Йолара уже выросла.

– Спасибо, доктор, – сказал Калифрики, – и спокойной ночи.

Он заковылял по коридору, припадая на ногу, но как только повернул за угол, хромота его сразу пропала. Прошагав дальше по коридору, он присел на скамью, закатал штанину и снял с себя затейливые скобы. Он медленно привстал. Затем перенес тяжесть тела на больную ногу. Потом ухмыльнулся.

***

В тот вечер чуть позже Йолара услышала, как кто-то тихонько скребется к ней в дверь.

– Кто там? – спросила она.

– Калифрики. Мне нужно поговорить с тобой.

– Минутку, – ответила она.

Она отворила дверь. Он заметил, что она до сих пор не сняла одежды, которую носила весь день.

– Как ты узнал, что это дверь моей комнаты? – спросила она его.

– Я вышел из своей и поискал, – ответил он. – Это единственная комната, в которой горел свет – не считая моей и библиотеки, где я оставил доктора Шонга. А покои твоего отца, насколько я знаю, в северной башне.

Она одарила его второй улыбкой.

– Умно, – заметила она. – О чем же ты хотел поговорить?

– Сперва вопрос, если можно.

– Конечно. – Она отступила в сторону и отворила дверь шире. – Входи, пожалуйста.

– Благодарю.

Он сел на предложенный ею стул и затем сказал:

– Несколько дней назад, когда я пришел в себя, доктор Шонг рассказал мне, будто меня нашли тремя или тремя с половиной днями раньше в том самом месте, где со мной приключилось несчастье.