Константин Костин - Ксенотанское зерно

"Ну извини, девочка, раньше никак нельзя было. Если бы мы остановились, то могли не успеть доехать до стоянки. А ночевать в Чернолесье в других местах — опасно"

После ужина Якоб установил палатку. Прямо на повозке. Ирма, отчаянно зевающая, пробралась внутрь и, похоже, сразу уснула. Парень хмыкнул. Интересно, где по ее мнению, будет спать он?

Якоб осторожно заглянул под полог. Ирма уже спала, завернувшись в куртку и накрывшись одеялом.

"Извините, ваше дворянское благородие, но на камнях спать — верный способ сойти в могилу, а спать в лесу — еще более верный"

Парень забрался внутрь и тихонько накрылся одеялом. Девушка тут же перевернулась во сне и прижалась к нему, что-то бормоча.

"Замерзла, бедняжка… Вот напасть на девчонку: и отец — мерзавец бездушный и муж — скотина, и слуги Грибного Короля за ней охотятся. Да еще и крестьянин Якоб постоянно обижает…"

Он укрыл девушку поплотнее.

"Главное — завтра проснуться раньше нее. А то остаток дороги будет себя терзать: что ночью было и было ли что…"

Глава 12

Ирма проснулась рано утром. От того, что замерзла. Почему под утро всегда так холодно?

Под пологом палатки, разумеется, никого не было. Из-за полотняной стенки доносился неразборчивый голос Якоба, который, похоже, встал уже давно.

Видимо, "рано утром" для дворян и для крестьян — это два разных времени.

Ирма потянулась, всласть зевнула. Села и задумалась.

Ночью она спала крепко, даже не задумываясь, что находится посреди населенного нечистью леса. И ночью было тепло…

Память подсказывала, что во сне она, чтобы согреться, обнимала кого-то большого и теплого. Неужели…

Ирма затрясла головой. Нет, не может быть. Крестьяне, конечно, наглые, но не могла же она ОБНИМАТЬ его?

Якоб бросил взгляд на закачавшуюся повозку. Проснулась, наконец. Сколько вообще спать можно? Дитрих уже готов к отъезду, а она все еще спит.

Хорошо еще, подумал Якоб, что она такая соня. А то страшно представить, что бы было, если бы она проснулась и увидела, что рядом с ней лежит крестьянин.

Нет, конечно, утром они лежали спина к спине, что сложно признать попыткой домогательства, но…

Якоб задумался. Память подсказывала, что во сне он обнимал кого-то теплого и маленького.

Якоб затряс головой. Нет, не может быть. Дворянки, конечно, бесстыжие, но не мог же он ОБНИМАТЬ ее?

Девушка выпрыгнула из повозки, потянулась. Огляделась.

На стоянке уже было пусто. Вчерашний крестьянин со своей женой уже уехал. Хорошо.

Ирма забежала за повозку по утренним делам. С опаской ступила на мягкий мох…

Нет, никакое чудовище не выскочило из-за сосен.

Довольная девушка вышла на площадку:

— Якоб, еда…

Ирма замерла.

Совсем недалеко от края стоянки, шагах в десяти, из зеленого мягкого мха торчали грибы.

Много грибов.

Короткие толстые ножки оливкового цвета, небольшие шляпки с сетчатым узором. Толпа грибов занимала полукруг длиной шагов в двадцать. Толпа?

Ира поняла, что думает о грибах, как о живых существах, собравшихся возле стоянки…

Зачем?

Вчера никаких грибов не было.

Она оцепенело смотрела на плотный ковер шляпок. Грибы, казалось, шевелились, иногда казалось, что из-под шляпок поблескивают черные злобные глазки.

— Едем, госпожа.

Ирма вздрогнула:

— Якоб, что это?

— Грибы, госпожа, — парень пожал плечами, — Поющие грибы.

— Поющие? А почему они не поют?

— Они поют, мы просто не слышим, госпожа.

— Почему?

— Потому что мы — на дороге епископа Альбрехта и твари Грибного Короля не могут причинить нам вред, госпожа.

Вред? Ирма взглянула еще раз. Грибы показались ей еще более отвратными.

— А что они поют? Ну, когда поют?

— Не знаю, госпожа.

Ирма подняла брови. За время путешествия она привыкла, что Якоб знает все. По крайней мере, о лесной нечисти.

— Почему не знаешь?

— Потому что те, кто слышал пение этих грибов, уже никогда не сможет рассказать, что они поют, госпожа. Они усыпляют, госпожа.

— Усыпляют? А потом?

— А потом съедают, госпожа.

Ирма быстро посмотрела на него, но Якоб не шутил:

— Это Чернолесье, госпожа. Нас спасает только дорога.

Ирма поежилась:

— Поехали быстрее отсюда.

Они начали собираться, не заметив, что позади массы поющих грибов торчит другой гриб.

Боровик.

— Господин, мы не можем найти девчонку.

— Не можете…

— Наши люди проехали всю дорогу вокруг Чернолесья, отряд наемников проскакал по дороге епископа Альбрехта. Девчонку не видели нигде.

— Наемникам уже заплатили?

— Нет.

— И не платите. Девчонка едет через Чернолесье. В компании какого-то крестьянина. Раз они ее не нашли, значит, своих денег не заработали. Если вообще искали.

— Как вы узнали?

— Мои дети оказались внимательнее и обнаружили ее.

— Но ведь они…

— А мы подождем, пока она съедет с дороги.

— А крестьянин? Вы не думаете, что это — третий?

Молчание.

— Убить.

Колеса повозки скрипели, иногда, постукивая на стыках каменных плит. Волы спокойно тащили повозку, совершенно не переживая по поводу того, что находятся в Чернолесье, где происходят странные вещи и грибы по ночам подходят к стоянкам путешественников.

Якоб следовал примеру волов. Разве что иногда еле заметно морщился, когда несмазанное колесо взвизгивало особенно противно.

У Ирмы, напротив, по спине пробегали мурашки. Яркий солнечный свет, в котором просо сияли стволы сосен, не успокаивал, а теплый ветерок, посвистывающий в хвойных кронах, просто пугал: девушке казалось, что это перешептываются невидимые преследователи. Упорно преследовало чувство, что кто-то очень злой смотрит ей в спину, прячась, как только она повернутся.

Девушка ошибалась. На них не смотрели.

Их слушали.

В десяти шагах от дороги почти у самой невидимой границы, отделяющей владения людей и владения Грибного Короля, зашевелился мох. Он вспучился зеленым бугорком, лопнул. Выросла и развернулась воронка гриба. Небольшого, с детскую ладошку. Если бы он был оранжевым — назывался бы рыжиком, розовым — волнушкой…

Гриб был ярко-лиловым.

Воронка шевельнулась, наклонилась в сторону дороги. Еле заметная волна пробежала по краям шляпки.

Гриб вслушивался.

Как и десятки ему подобных, выраставших вдоль дороги.