Эйдзи Ёсикава - Мусаси

– Забудем! Поговорим о Такэдзо. Вам необходимо поймать его, дабы исполнить приказ и сохранить честь самурая, не так ли?

– Именно так.

– Вам все равно, сколько времени уйдет на поимку. В конце концов, чем больше дней идет облава, тем дольше вы будете жить в храме, есть, пить и заигрывать с Оцу.

– Пожалуйста, никогда не рассказывайте об этом князю Тэрумасе.

Самурай выглядел как плаксивый ребенок.

– Я готов сохранить тайну! Но крестьяне окажутся в беде, если блуждания по горам продолжатся. И не только крестьяне. Все в деревне выбиты из колеи и боятся вернуться к привычным делам. Насколько я понимаю, ваша беда в том, что вы избрали неверную стратегию. Не знаю, есть ли она у вас. По-моему, «Искусство Войны» вам незнакомо!

– Стыдно признаться, но я о нем не знаю.

– Действительно позор! И не надо удивляться, когда вас называют олухом. У вас высокий чин, но вы вопиюще необразованны и поэтому ни на что не годитесь. Ладно, не будем больше о неприятном для вас. Хочу сделать вам одно предложение. Берусь лично поймать Такэдзо в течение трех дней.

– Вы?

– Думаете, я шучу?

– Но…

– Что «но»?

– Подкрепление из Химэдзи, крестьяне, пешие солдаты, в общей сложности более двухсот человек прочесывают горы целых три недели.

– Знаю.

– И поскольку сейчас весна, положение Такэдзо не так уж плохо. В горах полно съестного.

– Вы рассчитываете на снег? Ждать восемь месяцев?

– Нет, вряд ли мы можем себе это позволить.

– Конечно. Именно поэтому я предлагаю поймать Такэдзо. Мне не нужна помощь. Я, вероятно, возьму с собой Оцу. Двоих нас достаточно.

– Вы серьезно?

– Не беспокойтесь. Не думайте, что Такуан Сохо растрачивает время только на шутки.

– Прошу прощения!

– Как я сказал, вам незнакомо «Искусство Войны», и в этом причина вашего позорного провала. Я простой монах и все же, как мне кажется, понимаю Сунь У. Но я хочу поставить одно условие. В противном случае я просто буду наблюдать за вашей тщетной суетой до тех пор, пока не упадет снег, а заодно и ваша голова, пожалуй.

– Какое условие? – недоверчиво спросил самурай.

– Если я приведу беглеца, вы предоставите мне право решить его судьбу.

– Что вы имеете в виду?

Самурай потянул себя за ус и стал соображать. А если этот странный монах водит его за нос? Он красноречив, но вполне может быть сумасшедшим. Вдруг он друг Такэдзо, его сторонник? Может, ему известно, где тот прячется? Но если и не знает, что волне вероятно, надо дать возможность осуществить его безумный план. В последнюю минуту монах все равно выпутается.

Поразмыслив, самурай кивнул в знак согласия.

– Хорошо, поймав его, вы решите, что с ним делать. А если вы его не поймаете в течение трех дней?

– Повешусь на большой криптомерии, которая растет в саду.

Рано утром следующего дня храмовый слуга вбежал в кухню и объявил, едва переводя дыхание:

– Такуан тронулся! Пообещал поймать Такэдзо. Все изумленно вытаращили глаза.

– Неужели?

– Не может быть!

– Как?

Послышались остроты и насмешки, но за смехом скрывалась явная тревога.

Когда новость достигла ушей настоятеля, он, понимающе кивнув, заявил, что язык ведет человека к погибели.

Сильнее всех встревожилась Оцу. Письмо Матахати поразило ее глубже, чем могла бы поразить весть о его смерти. Она была верна своему жениху и ради него не задумываясь пошла бы в рабство к такой чудовищной свекрови, как Осуги. А теперь на кого могла она положиться? Для Оцу, погруженной в пучину отчаяния, Такуан стал единственным лучом света и надежды. Вчера, обливаясь слезами в ткацкой, она ножом искромсала ткань, которую ткала для кимоно и в которую буквально вплела душу. Она всерьез подумывала, не полоснуть ли и себя по горлу острым лезвием, однако появление Такуана помешало ей. Он ее успокоил и уговорил прислуживать самураю. Она до сих пор чувствовала прикосновение его доброй и сильной руки.

И вот Такуан совершил такое безрассудство. Для Оцу собственная жизнь имела мало значения, ее больше волновала возможная утрата единственного друга, взявшего на себя глупое обязательство. Она чувствовала себя потерянной и подавленной. Здравый смысл подсказывал смехотворность того, что им с Такуаном удастся найти Такэдзо за столь короткое время.

Такуан опрометчиво скрепил договор с Чахлой Бородой перед храмом бога войны Хатимана. Когда монах вернулся, Оцу хорошенько отчитала его за опрометчивое решение, но Такуан уверял, что беспокоиться не о чем. По его словам, он намеревался избавить деревню от непосильного бремени, сделать путешествия по дорогам безопасными и положить конец смертоубийству. Она должна понимать, что его жизнь ничего не стоила по сравнению с теми десятками жизней, которые можно спасти, задержав Такэдзо. Такуан посоветовал девушке хорошенько отдохнуть, чтобы набраться сил для завтрашнего дня, когда под вечер они должны будут отправиться в путь. Ей следовало безропотно повиноваться его указаниям и полностью полагаться на него. Оцу была слишком расстроена, чтобы возражать. Да и вообще, лучше уж было присоединиться к Такуану, чем томиться в тревожном ожидании.

Прошла большая часть следующего дня, было уже за полдень, а Такуан дремал в углу храма с кошкой на коленях. Оцу ходила с отрешенным видом. Настоятель, служка и слуга – все пытались отговорить ее от безрассудного шага. «Иди и где-нибудь спрячься!» – советовали они, но Оцу вовсе не собиралась прятаться, хотя и сама хорошенько не понимала почему.

Солнце садилось. Густые вечерние тени начали обволакивать ущелья хребта, который тянулся вдоль реки Аида. Из храма выпрыгнула кошка, и вслед за ней появился Такуан. Как и кошка, он потянулся и широко зевнул.

– Оцу! – позвал он. – Пора идти!

– Я уже все собрала – соломенные сандалии, дорожные посохи, гетры, лекарства, масляную бумагу.

– Ты кое-что забыла.

– Оружие? Мы возьмем меч или копье?

– Конечно нет. Ты забыла провизию.

– Бэнто?

– Нет, настоящую еду. Рис, соленые соевые бобы, немного сакэ и еще что-нибудь вкусное. Прихвати горшок. Поди на кухню и собери все в большой узел. И захвати шест, на котором мы понесем всю поклажу.

Ближние горы казались черными, как самый темный лак, дальние горы синели, окутанные бледной слюдяной дымкой. Стояла поздняя весна, теплый воздух был напоен ароматами цветов. Туман сгущался в зарослях бамбука и переплетениях лиан. Чем дальше Такуан и Оцу уходили от деревни, тем чище казались омытые дождем горы, тем рельефнее выделялся каждый лист на фоне вечерней зари. Такуан и Оцу шли друг за другом, поддерживая на плечах бамбуковый шест, на котором был подвешен приличных размеров тюк.