Робин Хобб - Волшебный корабль
— «Дитя ветра», — объявил он. И щербато заулыбался: — Ну что, прав я? А? Прав?…
— В смысле чего? — поинтересовался Брэшен лениво. Он, сощурясь, поглядывал на Тэрлока и медленно потягивал ром. Тэрлок последовал его примеру, отпив еще порцию не меньше первой.
— Да ладно тебе, — пропыхтел он, оторвавшись от кружки. — Ты же был на том корабле, «Дитя ветра», когда мы его брали. Совсем мальчуган, тощенький, что твой прутик, и ты царапался и кусался, когда мы отдирали тебя от снастей… У тебя даже ножика не было, чтобы обороняться, но ты все равно дрался, пока с ног не свалился! Во как оно было!
— «Дитя ветра»?… Не припоминаю, Тэрлок, хоть тресни. — И Брэшен подпустил в голос нотку предостережения: — Ты что, хочешь сказать, что был тогда пиратом? Или мне послышалось?
Но Тэрлок был то ли слишком пьян, то ли слишком глуп, чтобы начать немедленно отпираться. Вместо этого он прыснул хохотом прямо в кружку и долго потом оттирал с лица ром замызганными рукавами.
— Ну да! Точно! А кто не был? Ты кругом-то оглядись, парень!.. Думаешь, в этой таверне сыщется хоть один морячок, который в свое время не пиратствовал помаленьку?… Хрен тебе с маслом!.. — И он наклонился вплотную к Брэшену, внезапно напустив на себя доверительный вид: — Ты и сам быстренько все нужное подписал, когда тебе ножичек к ребрам приставили… — И вновь, как мог, выпрямился: — Вот только имя… Помнится, Брэшеном из Удачного ты себя тогда не называл! — И он поскреб раскрасневшийся нос, мучительно соображая. — Вот ведь память отшибло, никак не вспомню, как же тебя об ту пору кликали… Ну то есть как ты сам себя называл… А вот как мы тебя кликали — помню! — И он снова воздел толстый палец, на сей раз чтобы шутливо погрозить им Брэшену: — Ласка! За то, что ты был тощенький и ужасть какой быстрый. Ну прям что твой зверек…
Прямо на последних словах его веки начали опускаться. Он вздохнул, вроде собрался еще что-то сказать, но слышен был только храп.
Брэшен тихо поднялся… Следовало полагать, что товар, купленный сегодня, уже почти погружен на борт. Не составит труда немножко ускорить отплытие… Тэрлок проспится и обнаружит, что корабль ушел без него. Не он будет первым, кто, напившись вдрызг, оказался забытым на берегу… Брэшен сверху вниз посмотрел на храпящего Тэрлока. Со времен «Дитя ветра» тот сильно изменился, и не в лучшую сторону. Время не было к нему милосердно… Брэшен нипочем бы его не узнал, если бы тот первым ему не открылся. Он поднял было бутылку с ромом… но потом в порыве щедрости поставил на место пробку и устроил бутыль у старого пирата под локтем. Если Тэрлок слишком рано проснется — пусть отвлечется на глоточек-другой и тем самым задержится. А если он проснется слишком поздно, быть может, ром утешит его. Брэшен ничего не имел против старого выпивохи. Просто тот заставил его вспоминать времена, о которых он предпочел бы забыть.
«Ласка… — подумал он, выбираясь из таверны наружу, в зябкий туман раннего утра. — Я вам больше не Ласка!» И, как бы для того, чтобы самого себя убедить в этом, он вытащил из кармана палочку циндина и отломил кончик зубами. Сунул за щеку — и от свирепой горечи у него только что слезы из глаз не потекли. Похоже, зелье ему попалось высшей марки, такого доброго и крепкого он еще не пробовал. Между прочим, это был прощальный подарок от пиратов, с которыми они торговались все утро. Достался задаром…
«Нет, я точно больше не Ласка, — с невеселой усмешкой размышлял Брэшен, шагая к причалам и пришвартованному там „Кануну весны“. — Бедному Ласке никогда такого циндина не перепадало…»
Глава 35
Пираты и пленники
— Это же пираты, глупец несчастный! — выкрикнул Кайл, обращаясь к Са'Адару. — Зови своих людей, чтобы дали отпор!.. У нас есть еще шанс улизнуть!.. Пока Уинтроу на руле, Проказница непременно…
— Ага, пираты, — торжествующе кивнул священник. — И на мачте у них флаг Ворона. Это те самые пираты, на которых молится каждый раб в Джамелии и окрест. Они захватывают невольничьи корабли и освобождают рабов. А команды скармливают их же собственным паскудным змеям! — Это последнее он скорее прорычал, что плохо вязалось с восторженной улыбкой у него на лице. — Воистину, Са явил Свое милосердие! — повторил он. И ушел прочь, на шкафут, где уже собирались бывшие невольники. Они указывали друг дружке на флаг Ворона и кричали от радости.
Новость распространилась по кораблю быстрее пожара. Вот «Мариетта» приблизилась вплотную, и были брошены абордажные крючья. Уинтроу ощутил испуг и тревогу Проказницы, когда острые крючья оцарапали палубу и впились в фальшборт…
— Тихо, маленькая, успокойся, — прошептал он уже в который раз. Он сам тревожился и боялся не меньше ее. У них не было команды, чтобы отбиваться от нападающих, — даже если бы у него хватило духу затеять новое кровопролитие. Беспредельная усталость окутывала Уинтроу, словно тяжелое мокрое одеяло. Он держал штурвал, а другой корабль подтягивался все ближе… И вот через борта, словно муравьи из разворошенного муравейника, посыпались пестро одетые моряки. Кто-то на шкафуте уже выкрикивал команды, обращаясь как к своим, так и к рабам. Пираты ринулись вверх по мачтам — причем с быстротой и слаженностью просто непостижимой. Паруса как по волшебству оказались убраны — мгновенно, и притом очень аккуратно. Загремела, вываливаясь наружу, якорная цепь… У того, кто командовал, было столько властности в голосе, что рабы живенько сгрудились в сторонке, более не мешая пиратам управляться на корабле.
Уинтроу стоял неподвижно, стараясь быть как можно незаметнее в толпе прочих невольников. Чувство, которое он испытывал, было сродни облегчению. Пираты забирали у него его судно… но они были по крайней мере очень сноровистыми моряками. Проказница угодила наконец в руки мастеров своего дела.
Однако блаженное облегчение длилось недолго. За борт с плеском полетели тела. Белый змей, который, как Уинтроу полагал, затерялся во время шторма далеко за кормой, тотчас пробил огромной головой поверхность и немедленно раскрыл пасть, хватая еду. А в отдалении из воды высунулись еще несколько, окрашенные пестрее. Они созерцали корабль с опаской и любопытством. Один из них вдруг раздул великолепную гриву и замотал головой, исторгая вызывающий рев.
При виде змей у Проказницы вырвался невнятный крик.
— Нет!.. Уберите их от меня!.. Нет! — кричала она. А потом Уинтроу услышал: — Нет, только не Гентри!.. Не отдавайте его этим ужасным тварям, не отдавайте!.. Уинтроу, пускай они остановятся!.. Скажи им!..
В ответ раздался только ужасающий хохот.
Уинтроу посмотрел на отца… Глаза у Кайла Хэвена были мертвые.
— Я должен пойти к ней, — извинился Уинтроу, — оставайся здесь.
— Можешь не беспокоиться, — фыркнул отец. — Ты ее уже потерял. Ты послушался идиота-жреца и пустил пиратов на борт. Ты стоял и ничего не делал, пока они ее забирали. В точности как прошлой ночью, когда ты даже не попытался нас предупредить о восстании в трюме… — И он покачал головой: — Ночью я на какое-то время даже решил, будто неверно судил о тебе… А теперь вижу, что был-таки прав. Прав от начала и до конца!
— А еще, — сказал Уинтроу с горечью, — я стоял и ничего не делал, пока ты превращал мой корабль в невольничий! — И он медленно, с расстановкой, смерил глазами отца. — Боюсь, и я тоже с самого начала был прав!
Он закрепил штурвал и ушел с юта, ни разу не оглянувшись. «Корабль! — твердил он себе. — Я делаю это ради корабля!» Он оставил отца там одного и притом раненого не потому, что ненавидел его. Не потому, что втайне надеялся — кто-нибудь возьмет и добьет его. Нет. Он ушел просто потому, что в нем нуждался его корабль.
Уинтроу шел на бак. Добравшись до шкафута, он постарался пробраться сквозь толпу сгрудившихся там рабов, привлекая к себе как можно меньше внимания.
При ярком свете дня бывшие невольники являли собой зрелище еще более богомерзкое, нежели в трюме при скудном свете огарка. Одежда висела клочьями, бледнокожие тела были сплошь в потертостях от цепей и из-за вынужденного лежания на твердых досках. Скудная пища успела превратить многих в ходячие скелеты… Кое-кто успел приодеться в более-менее приличное платье, снятое с убитых или позаимствованное среди имущества команды. «Расписные», похоже, успели поживиться гардеробом его отца и вообще выглядели гораздо увереннее прочих. Многие непрестанно моргали, точно животные, которых слишком долго держали в темных клетках, — и вдруг выпустили на солнце.
Корабельный провиант также не избег их внимания. Бочонки с галетами были вытащены на палубу и немедля раскупорены. Кто-то прижимал к груди целые пригоршни галет, наслаждаясь ощущением близости еды, которую теперь никто не отнимет. Освобожденные от цепей, невольники все еще, казалось, с трудом вспоминали, как это — свободно двигаться, поступать согласно собственной воле… Большинство выглядели полностью ошарашенными, а друг на друга эти люди смотрели с туповатым животным узнаванием… У них отняли их человеческую сущность. Понадобится немалое время, чтобы восстановить ее…
