Во имя твое - Дмитрий Панасенко
— Скажу, что барон очень добрый человек. И очень терпеливый. Если бы не он, я бы давно уже сорвала с твоей башки рожу и заставила ее сожрать. — С удивительным спокойствием проронила не отрывающая глаз от здоровяка Уре великанша и безразлично пожала плечами.
— Ого, слышали? Ну вы слышали?.. — Копейщик восторженно хлопнул себя по ляжке. — Ха! Смелая какая… Или тупая…
— Она плохо себя вела. — Прокомментировал проследивший взгляд цу Вернсрома фехтовальщик и широко зевнув небрежно махнул рукой. — Очень плохо. Обзывалась, кусалась, пихалась, лягалась. До смерти надоела нам своими криками. Так что я отдал ее Уре. Он ее немного воспитал. Наш Уре любит воспитывать. Наставлять на путь истинный. Давать уроки… покорности. Убеждать. Я бы даже сказал у него к этому талант. Жаль только, после него от воспитуемых мало, что остается.
— Ага. — Нагло ухмыльнулся здоровяк и сплюнул на пол. — Это да. Жалко, что хлипкая она оказалась, быстро веселье кончилось. Но это не беда, Ханс. Зато вон другие потом намного сговорчивей стали, так? Мелкая вон, до последнего даже не трепыхалась.
— Уре он такой. — Охотно подхватил копейщик. — Любит он это дело. То на спор на меч кого как на шампур насадит, да прокручивать свою железку начнет, то брюхо вскроет да камнями набьет. Одной девке помню кишки через задницу вытащил, что они потом как хвост болтались. Она потом два дня еще живая была. Но умеет он и по простому, без затей ножом в брюхе дырок наделать. Нравится ему это. А ты, дылда, что, языком трепать-то горазда, а если танцевать начнем, сразу ноги раздвинешь или немного потрепыхаешься?
На выбритых висках северянки вздулись канаты жил.
— Сив… Чувствуя, как каменеют под его пальцами мышцы великанши выдавил из себя Август. — Не стоит. Мы разговариваем. Ты помнишь? Просто разговариваем. Чувствуя как его рот наполняется отвратительно кислой слюной, с трудом подавив приступ рвоты, Август чуть сильнее сжал предплечье дикарки и в сотый наверное раз за последние пару минут огляделся по сторонам. Его не оставляло ощущение, что он что-то пропускает. Что-то важное. То, от чего может зависеть его жизнь. Лавки, очаг, сундуки, стол, разбросанный по полу мусор, стоящий рядом с лавкой тяжелый сундук с откинутой крышкой, беспорядочно сваленные в дальнем углу доспехи… На лицах наемников спокойствие и сосредоточенность. Глаза мерно покачивающего своим двуручником гиганта сверкают нездоровым блеском, но это скорее жажда драки, а не хмель. Лицо стриженной на мгновение брезгливо кривится.
«Ей это тоже не особо нравится. Это можно использовать. Осталось только придумать как.»
Взгляд юноши скользнул дальше. Сверлящая гиганта Уре не мигающим, тяжелым взглядом, источающая жар плохо сдерживаемой ярости, Сив. Неуверенно топчущийся с ноги на ногу оставивший за порогом всю свою храбрость, безуспешно старающийся стать как можно меньше и незаметней кузнец. Чувства юноши как будто обострились, он почувствовал на коже идущий от очага жар, сопение неподвижно стоящих за его спиной уже успевший невесть когда выставить вперед копья братьев «охотников», услышал поскрипывание половиц. Воздух, будто сгустился, стал вязким. Цвета обострились и больно кололи глаза. Сердце в ритме стука копыт галопирующей лошади бухало где-то в горле.
Голова великанши медленно-медленно, словно во сне повернулась к цу Вернстрому.
— Я ошибалась, барон. А вот ты был прав. И Ипполит был прав. Не зря мы сюда зашли. — Голос дикарки казалось отражался от стен порождая эхо. — Духи молчат, но я знаю, нам надо это закончить. И сделать так, чтобы эти люди никогда не смогли сделать подобное. Вернуть их обратно. На другую сторону.
Пропустивший мимо ушей добрую половину слов северянки Август автоматически кивнул. С ним что-то происходило и он никак не мог понять что. Ощущение надвигающееся катастрофы было настолько сильно что юноше захотелось кричать.
— А она веселая. — Разорвавший повисшую в избе тяжелую паузу глумливо-томный голос стриженной был полон издевки. — Или действительно просто тупая. Слыхал, а Ханс? Духи с ней говорит… надо же. Блаженная, что-ли?
— А блаженные это кто? Монашки что ли? — Вооруженный копьем кантонец приблизился еще на пол шага и посмотрев в глаза цу Вернстрому глумливо усмехнулся. В его взгляде была смерть. Стоящий по правую руку от юноши здоровяк неуверенно переступил с ноги на ногу и чуть приподнял кувалду. От кузнеца исходили почти физически ощущаемые волны неуверенности и страха. — Я люблю монашек. Они так забавно визжат, и просят их не трогать, когда им подол задираешь. Только эта чет на Создателеву невесту не больно похожа.
— Не совсем Бетрим. — Проворчал так и не поменявший позы коротышка. — Блаженными называют тех, чей разум настолько слаб, что не может понять сути истинной веры, человеческой речи и отличить добро от зла. Но церковь считает их угодными богам. Считается, что они приносят удачу.
— Эм-м-м. — Брови босого копьеносца сошлись к переносице. — Это ты про полоумных, что ли?
— Можно и так сказать. — Медленно кивнул предводитель наемников. — Но мы отвлеклись. Это не вежливо. Так о чем вы хотите поговорить… господа?
— Ни о чем. — Наконец-то решился подать голос кузнец и отчаянно затряс головой. Глаза здоровилы были похожи на плошки. — Ни о чем господа хорошие. Мы ошиблись. Приносим извинения за беспокойство. Мы уже уходим.
— Ну куда же вы, господа… — Рот фехтовальщика искривился в глумливой усмешке. — Вы ведь так хотели поговорить.
«Надо уходить. Снаружи толпа сервов, они не решаться напасть на три десятка человек на открытом месте. Они сами знают, что загнали себя ловушку. Если они нас порубят, то крестьяне действительно сожгут дом.»
— До этого момента я был с вами очень вежлив, господин Ханс. Предельно вежлив. Незаслуженно вежлив. Но не стоит перегибать палку. Вы люди меча, и знаете, железо острое, а удача, как верно заметила моя компаньонка, довольно капризная девица. — Неожиданно для себя произнес Август и чуть не прикусил от испуга язык. Его голос звучал неприятно низко, тягуче, замедленно. В нем тоже была сталь и боль. И кантонцы это как будто почувствовали. На лицах головорезов на миг отразилось удивление. Глаза предводителя сощурились превратившись в две почти неразличимые, как бы говорящие, «Ну вот мы и дошли до сути», щелочки.
«А может мы как раз и есть их шанс уйти отсюда? Убьют нас — напугают остальных. А что до открытого места… Шесть умелых воинов в крепких доспехах вполне могут справится
