Заговор Красного Волка - Роберт фон Штейн Редик

борту семь человек с волчьими шрамами.

— А нас всего четверо, — сказал Герцил.

— Пятеро.

Все подскочили. Эберзам Исик громко ахнул. На ковре из медвежьей шкуры

открыто стояла женщина-икшель.

— У меня шрам на груди, — сказала она. — Я покажу его леди Таше, если

хотите.

Двое взрослых потеряли дар речи. Глаза Герцила остановились на фигуре, и он

скорчился в позе ледяной неподвижности, из которой мог выпрыгнуть, как кошка.

Исик огляделся в поисках чего-нибудь, что можно было бы бросить. Но Таша и

370

-

371-

мальчики в восторге бросились к женщине, и Рамачни последовал за ними.

— Диадрелу Таммарикен, — сказал маг. — Какая честь наконец-то

встретиться с вами.

Даже после этого мужчинам потребовалось некоторое время, чтобы смириться

с мыслью, что они находятся на борту — находились на борту в течение

нескольких месяцев — корабля, полного «ползунов». И все же в конце концов они

оказались все вместе, сидя и потягивая чай из самовара. Дри сидела, скрестив ноги, в корзинке Фелтрупа и гладила его мех.

— На самом деле она тебя спасла, — сказал Пазел Герцилу. — Она выстрелила

Зирфету в лодыжку. В противном случае ты бы перешел грань, нравилось это

Арунису или нет.

— В глубине души я это подозревал, — сказал Герцил, чьи глаза не

отрывались от Диадрелу. — Кто еще, кроме икшель, атакует так бесшумно? Но я

никогда не слышал, чтобы ваш народ оказывал милость нашему.

— Тогда ты слышал недостаточно, — сказала Дри.

— А кто оказывает? — спросил Рамачни. — Такой странный мир, Алифрос.

Почему добрые дела забываются, а огонь мести разжигается год за годом?

— Никто никогда не забывает ожог, — сказал Герцил.

— Увы, никто, — сказал Рамачни. — Но ты достаточно мудр, чтобы не жить

ради его памяти.

— Вы поднялись на борт « Чатранда» не для того, чтобы бороться с заговором

Шаггата, — сказал Герцил. — Почему вы здесь?

— Об этом мне не позволено говорить, — сказала Диадрелу.

— И мы должны просто вам доверять?

— Остынь, Герцил! — сказал Рамачни. — Ты обращаешься к леди Диадрелу.

Она не обманщица, а королева благородного народа.

— На самом деле, уже нет, — тяжело сказала Диадрелу.

Пазел снова подпрыгнул:

— Что ты имеешь в виду, Дри?

Глаза Диадрелу были опущены:

— Клан проголосовал за аннулирование моего титула и изгнание меня из всех

дискуссий, если я открою наше присутствие еще одному человеку. Что ж, я сделала

это сегодня, потому что я, как и вы, верю, что зло должно быть остановлено.

Возможно, они не убьют меня, но и не последуют за мной. Пусть их ведет

Таликтрум, если сможет.

Ее взгляд был очень мрачным. Затем внезапно она подняла голову и

рассмеялась — прекрасный, музыкальный смех женщины, так часто обремененной

ответственностью.

— Я умоляла их называть меня Дри, — сказала она. — Просто Дри, как это

делал мой брат. Может быть, теперь они меня послушают!

Рамачни вздохнул:

— По крайней мере, я надеюсь, что меня послушаешь ты, Герцил. Ты и

371

-

372-

мечтать не мог о лучшем друге. Только подумай: одно слово Роузу, любого из нас, и все ее люди будут убиты. Эта женщина доверяет тебе не только свою жизнь, но и

жизнь всего своего клана. Будь, по крайней мере, таким же храбрым.

Герцил выглядел озадаченным: Рамачни никогда раньше не читал ему

нотаций. Он глубоко вздохнул, затем встал и чопорно поклонился Диадрелу.

— Простите меня, леди, — сказал он. — Мои ожоги едва не ослепили меня.

Вы спасли мне жизнь: я ваш благодарный слуга.

— Будь вместо этого моим товарищем по оружию, — тихо сказала Диадрелу.

— У меня есть идея получше, — сказал Эберзам Исик. — Вы пятеро были

выбраны Красным Волком. Я не был, хотя, конечно, буду сражаться на вашей

стороне. Каковы бы ни были причины этого духа, вы должны уважать его выбор.

Вы все моложе меня. Прислушайтесь к инстинкту старого солдата. Принесите

клятву.

— В чем вы хотите, чтобы мы поклялись, адмирал? — спросила Диадрелу.

Исик начал было говорить, но потом придержал язык. Его взгляд перебегал с

одного лица на другое. Он протянул руку и коснулся серебряной цепочки, невинно

выглядывающей из-под повязки на шее Таши, затем в гневе покачал головой.

— Кому говорить, но только не мне, — сказал он. — Моя жизнь ушла на

прославление лжи. Мой император разоблачен как злодей; мой врач и самый

старый друг — его сообщник. Женщина, которой я клялся в любви, пыталась меня

убить. Арквал не означает ничего, кроме добычи и меча. Вся моя вера пропала

даром.

— Не вся, — сказал Рамачни. — На