Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин

Клай меня обнял, сказал в самое ухо:

— Осликом тоже могу.

Только слова — без дыхания.

Мы вместе дошли до Дворца. И оказалось, что у главной лестницы нас ждёт Друзелла — сообщить, что государыня и мессир адмирал ожидают в нашей маленькой гостиной.

— Какой-какой адмирал? — переспросила я.

У меня просто не умещалось между ушей, что наша милая камеристка может так мило сообщать о Князе вампиров. Буднично так: вместе с государыней — мессир адмирал. Всего-то делов! И что б тут делал Олгрен, если он собирался присматривать за Доликой?

— Мессир барон, — удивилась Друзелла. — Из вампиров.

Клай то ли кашлянул, то ли хихикнул.

— Очень рада вас видеть в добром здравии, мессир Клай, — сказала Друзелла.

— Мэтр, — сказал Клай. — Простите, леди.

— Ах, прекраснейший мессир офицер, не стоит спорить! — улыбнулась Друзелла. — Позвольте напомнить: вас ожидают.

Вот тут я и спохватилась, что не просто Сумерки, а сильно за полночь уже. И бегом поднялась по лестнице, Клай — за мной, а Тяпка нас обогнала.

А в нашей любимой гостиной — все в сборе, ждали только нас! Вильма пискнула и обняла меня, а я — её. Я будто сто лет её не видела, я так соскучилась! Но, хоть я и обнимала королеву свою драгоценную, самую во всех мирах замечательную, всё-таки заметила: Олгрен, морской змей, впрямь был здесь. И Долика — с ним.

Вот это номер!

— Это мы все вместе дружно не даём тебе спать, да? — сказала я. — При том, что ты весь день кружишься, как юла…

Вильма потёрлась щекой о мою щёку, и я невольно подумала, что — другое: тёплая Вильма будто и не фарфоровая вовсе. Как это, оказывается, важно!

— Выспимся в раю! — сказала она, смеясь. — Других случаев не представится. Зато я наконец-то вижу мою сестрёнку. Милая Карла, ты молодец, ты всё сделала правильно, и прекраснейший мессир Олгрен тоже всё сделал правильно. Мессир Клай уже давно делает всё просто идеально правильно. И моя новая подруга Долика тоже, представьте, друзья, всё сделала правильно! В общем, мы все молодцы — и я горжусь своими подданными!

И Долика звонко рассмеялась, совсем по-детски, и захлопала в ладоши. Почему-то здесь, во Дворце, этого её внутреннего ужаса не чувствовалось совсем.

— А как тут оказалась Долика? — спросила я.

— Ну, — с таинственным видом изрёк Олгрен, — государыня пожелала посмотреть на девочку, девочке очень хотелось хоть краешком глаза взглянуть на государыню — почему бы старому пирату и не порадовать милых дам? Мы с девочкой прошли Сумеречным Путём, дорогая тёмная леди. Через зеркало.

— Ого! — вырвалось у Клая.

— И как? — спросила я.

— Ой, ужасно холодно! — радостно выпалила Долика. — И там так необыкновенно! Там был такой мост из зеркальных ниток, а под ним город — странный и весь светится, только мессир адмирал мне не велел смотреть вниз, а у меня на волосах снег осел!

— Что это за город? — спросила я у Олгрена.

Он неопределённо покрутил пальцами в воздухе:

— Ну… как вам объяснить, дорогая тёмная леди… Мы же проходим между разными пластами бытия, а порой — между бытием и небытием… и видим всякое… не всегда реальное. Но девочку весьма развлекло, она не боится — и это мне очень понравилось.

Клай чуть-чуть кашлянул:

— Многоуважаемое общество… это ничего, если я задам вопрос?

— Конечно, задавайте, мессир капитан, — сказала Виллемина.

Я могла поклясться чем угодно: она улыбалась.

Не постигаю, как ей удалось заставить улыбнуться кукольное личико, но иллюзия была абсолютная.

А Клай растерялся:

— Так ведь… прошу прощения, прекраснейшая государыня, но ведь я же поручик.

Виллемина покачала головой:

— Нет. Вы, мой добрый друг, капитан Особого Отряда. И я сегодня подписала указ о вашем дворянстве и об ордене Доблести со Звездой для вас. Я хочу, чтобы вы знали: я очень ценю вашу работу, дорогой мессир Клай.

— Господи, — пробормотал Клай. — Прекраснейшая государыня, нам всем повезло, что я фарфоровый, потому что будь я живым — сгорел бы от смущения, а от моего возгорания случился бы пожар и во Дворце. То есть… простите, служу короне и Прибережью!

— Мессир капитан перешёл в гражданский режим, — хихикнула я.

— Это ничего, — сказал Олгрен. — У мессира капитана будет время вернуться в режим солдата. Однако я не ошибся, вы видите, Клай, не так ли?

— Да, — сказал Клай. — Вы были правы, адмирал: девочка тоже сумела пройти. И это значит, что мы теперь — совсем особая боевая единица. Туз в вашем рукаве, прекраснейшая государыня, если мне можно использовать такое шулерское сравнение.

— Ах, какие пустяки! — рассмеялась Виллемина. — Если бы у меня была краплёная колода, я бы использовала её в этой игре, не задумываясь: с нами играют шулерскими картами, да ещё и держат нас на прицеле. Мы живы, держимся и можем надеяться победить лишь благодаря настоящим героям — как вы, мессир Клай. Позвольте?

Взяла со стола пурпурную бархатную коробочку — и орден Доблести, с золотой Звездой и мечом, приколола на китель Клая сама. И он тронул Звезду кончиками пальцев.

— На удачу, государыня. Нам очень понадобится удача.

— Она будет, — сказала Виллемина. — Я верю.

— Полагаю, — сказал Олгрен, — вы даёте своим героям позволение действовать, прекрасная государыня?

— Да, — сказала Виллемина. — Мессира Клая и Долику вы заберёте сейчас, дорогой адмирал, а Дорин отправится в тренировочный лагерь Особого Отряда завтра утром, обычным человеческим путём, вместе с фуражирами. И связь мы будем поддерживать с помощью обычных писем, верно?

— Да, — поклонился Олгрен. — Которые передам я сам или кто-то из моих посвящённых.

— А мы идём на войну?! — восхищённо спросила Долика.

— Мы, беленькая мэтресса, идём учиться, — сказал Клай. — Мы с вами должны научиться работать вместе, как команда, верно? А уж когда научимся — пусть перелесцы за воздух держатся.

— Уже уходите… — вырвалось у меня.

— Прости, леди-рыцарь, — сказал Клай. — Ты же понимаешь. Обязательно надо.

Мне хотелось вцепиться и орать. Мы на секундочку взялись за руки — и еле-еле разжали пальцы.

— Удача обязательно будет, — сказала Вильма. — Простите меня, друзья мои. Впрямь надо. Я сделаю для вас всё, что в моих силах, клянусь.

И они ушли в зеркало, в громадное зеркало в нашей любимой гостиной — как в тёмную воду, не в отражение, а в золотистую тьму, пронизанную неживыми огнями.

Вот тут меня и сорвало. Я обняла Вильму изо всех сил, прижала к себе, уткнулась в её волосы, в запах фиалки и кукольного клея — и не ревела даже, а выла, скулила, от ужаса, от тоски, от любви, от безнадёги, от усталости. Моя государыня, прекраснейшая из всех,