Третий Лад - Родион Создателев
Молодец деловито оценил про себя достоинства девки: “Справная бабочка, сахарный мёд. Потискать бы её — самая потеха...” Васильковые очи завда́лого юбочника сверкнули в сумерках плотоядным блеском, как у блудливого кота. Грех, девонька, доозорничалась. Прознает батюшка — поколотит. А то хуже выйдет: подумает родитель чего непристойного, всё одно её поколотит, а потом к лекарю потащит — спроверить сохранность девичьей чести. Стыд, срамота, позорище...
Данила Лихой скинул шерстяное одеяло с тела... Эдак вскоре такой курощуп в атаку пойдёт, за ним станется.
— Чья будешь, дроздовская? — елейным голосом молвил парень.
— Ав… Авдотья. Помещичья дочь, — залопотала дева, онемевшим от робости языком, — Авдотья Карповна мы.
— Вон чего! — удивился Данила, с которого единым мигом слетел задор блудливого кота. — Зачем пришла?
Авдотья Карповна зарумянилась пуще прежнего.
— Любопытствую.
— Любопытной Варваре... знашь чего... оторвали? — ухмыльнулся синеглазый касатик.
Данила Мстиславович резво поднял тело с постели и ухарем уселся на лавку, сложив ладони на колени. Девица со смущением скользнула взором по исподнему белью молодца и захотела коленками отползти назад, но словно окаменела на месте…
— Женюсь на тебе, — отчебучил вдруг фортель красавец.
— Нельзя, парень, — вздохнула Авдотья.
— Мне всё дозволено. Я — помещик Лихой Данила Мстиславович. Своё завсегда возьму, не смей мне перечить. Ясно сказал?
— Меня за Ивана Муравина уже просватали. Приданое обсудили, смотрины были намедни. Жених лицо моё глядел, разговаривали.
— Плевать на Муравиных. Я тоже в тебя гляжу, разговариваем мы. А сваты будут. Приданое после обсудим, надел земли за твою личность моей фамилии без потребы. Мы тоже с усами... гоголем ходим. И медок каждый день пьём и мясо едим не только по праздникам.
Авдотья растянула уста в улыбке. “Хорохорится... балахвост, для красного словца про усы брякнул”. На дерзкой мордахе Данилы не росло ещё ни усов, ни бороды, только пушок пробивался под носом. Молодец обещался девушке не сообщать её родителю о ночном визите в горницу. Голуби поворковали ещё маненько, а потом ладная дева выпорхнула из помещения.
Данила долго не мог заснуть, ворочался, шебуршал, как мыша́; всё раздумывал над шальной шуткой. А и шутка ли была? “Девица справная, сочная. Надо бы с отцом перемолвиться…”
Через седми́цу в имение Дроздовых прибыл Мстиславий Лихой. Карп Сергеевич встретил гостя, стариканы долго о чём-то толковали, запершись в подклёте, и вылакав на двоих аж три кувшина хлебного вина. Через пару деньков гонец принёс семье Муравиных весточку: Карп Сергеевич Дроздов просит сердечного прощения, но отдать дочь в жёны за Ивана не может.
Муравин-батька остался доволен недоразумением. Был он скупец первостатейный — за полушку удавится. Приданое Дроздовых его не устраивало и кащей на радостях запланировал новое сватовство сына. А отпрыск Ванюша затосковал. Десяток дней он пьянствовал, блевался, а потом лично заявился в имение Дроздовых — узнать причину отказа. Хозяин велел гайдукам вытолкать за ворота тарты́гу и хама.
Намечалась широкая свадьба Данилы Мстиславовича и Авдотьи Карповны... Но тут по окрестностям пополз слушок, дескать: “Ванька Муравин готовит пакость на предстоящих гуляниях, будет мстить за позор...” Старики Мстиславий Лихой и Карп Дроздов собрали совет и сыскали выход из непростой ситуации. Не поскупились отцы, скинулись золотом и пригласили на свадебку местного воеводу — самого Гаврилу Петровича Лопухова. Гуляния удались на славу: ни сучков тебе, ни иных задоринок. Не посмел Ванюшка бузу сотворить. Слишком важная птица пировала на свадьбе. Охрану знатного воеводы завсегда обеспечивал цельный отряд государевых стражников — попробуй тут побузи. Ха!
Через месяц новоиспечённый муженёк Данила Лихой возвращался с нижеславльской ярмарки. На обратном пути помещик остановился в придорожной корчме, перекусить да винца выпить, где и столкнулся нос к носу с уже порядком захмелевшим Муравиным-младшим. Ванька по внешнему виду до сих пор существовал в диком запое. Совсем потерял личность молодой дворянин, словом, расхлябался горюн-горемыка да распоясался... Видать, крепко он втрескался на смотринах в девицу Авдотью и внезапный отказ ему от семейства Дроздовых стал для него тяжким ударом. Ванька набросился на недруга, но Данила себя в обиду давать не привык и в момент расквасил в кровь пьяную харю Муравина. Бузотёр вскочил на ноги, явно желая продолжить баталию. Однако в корчме трапезничала компания государевых стражников, которые прекратили пьяные безобразия и взашей вытолкали хандры́гу на двор.
Ванька напоследок разродился угрозой:
— Попомнишь меня, Данилка, рожа твоя блядская! Устрою я тебе жаркую встречу однажды, обещаюсь!
Данила Мстиславович расхохотался в ответ...
Через год Авдотья Карповна Лихая принесла мужу первенца Якова. Мальчонка, наследник — всегда счастье для помещика-дворянина. Как мальцу годик стукнул, Авдотья Карповна захворала, при смерти лежала, но одолела-таки болезнь. Однако же высокую цену заплатила барыня за перенесенную хворобу — не могла более родить супругу детей. Данила Мстиславович не сильно горевал по такому поводу: продолжатель рода имеется и на том слава Господу.
А пьяница и буслай Ванька Муравин сгинул куда-то. Последний раз видели его в той самой придорожной корчме в компании каких-то подозрительных и незнакомых людишек... Спустя два года у донских раздоров объявилась шайка разбойников во главе с неким атаманом Ванькой Дышло. Та́ти щипали помаленьку торгашей, совершали дерзкие налёты на амбары, деяли прочие хулиганства. Потом шайка ушла куда-то на север, стала чинить больше грабежей и разбоев, пустила первую кровь...
А в семействе Лихих тем временем подрастал бойкий малец Яков, пригожим ликом и васильковыми глазами — вылитый батюшка. Грамоте отрока учил псаломщик и писец Ануфрий. Он и поведал родителю, что Яков Данилович разумом вышел остропонятливый, головушка светлая, на лету всё цепко хватает, орлёнок, новых учений жаждет. Данила стал всерьёз раздумывать над советом дьячка: отправить сынка получать более широкие знания в Святокаламский монастырь — в Нижеславль. Уже игумену отписал, ожидал ответа святого отца. Но вместо монастыря помещику пришлось везти сына в иное место...
Однажды утром отпрыск принялся канючить: в животе, мол, боли тягучие. К полудню малец совсем сдал: личико посинело, то стонет, то криком заливается. Матушка с няньками сбились с ног, но помочь ничем не могли: сынок стонал и кричал всё громче.
Днем в имение прибыл псаломщик и писец Ануфрий. Данила уже отправил пятёрку гайдуков за лекарем в град Нижеславль. Дьячок отвёл помещика
