Стивен Эриксон - Дом Цепей

— Вот-вот, именно.

— Неужели? Значит, если я вылью на тебя кипящее масло, ты — между воплями — скажешь, чтобы я не засовывала голову между… — Она так резко закрыла рот, что раздался явственный щелчок.

Жемчуг благоразумно промолчал.

«Вышибить мозги? Нет, голову напополам!» — Убить тебя хочется, Жемчуг.

— Знаю.

— Но в данный момент удовлетворюсь, видя тебя в своей тени.

— Спасибо. Что же, просто иди милым ровным шагом. Прямиком на стену песка. И позаботься скромно опустить глаза, если не хочешь потерять свои славные пламенные стеклышки…

Она ожидала встретить сопротивление, но путь оказался лишенным усилий. Шесть шагов по тусклому охряному миру — и наружу, на выжженную равнину Рараку, вялый звездный свет щиплет глаза. Еще четыре шага по голому камню, и она развернулась.

Жемчуг, улыбаясь, стоял на шаг позади, обратив ладони к небу.

Она сократила дистанцию, одна рука в перчатке охватила его затылок, вторая потянулась намного ниже; одновременно она впилась губами в его губы. Еще миг, и они срывали друг с дружки одежды.

Никакого сопротивления.

Менее чем в четырех лигах на юго-запад Калам Мекахар внезапно проснулся, покрытый потом. Спустилась тьма. Ужасы снов еще отзывались в теле, хотя сущность видений куда-то ускользнула. «Снова та песня… думаю. Стала воплем, схватившим за глотку весь мир». Он медленно сел, морщась от разнообразных болей в костях и суставах.

Залезть в узкую темную трещину — это не способствует здоровому отдыху. А голоса в той песне… странные, но знакомые. Как друзья… которые никогда за всю жизнь единого слова не напели. Не умиротворение призраков — нет, эти голоса дарят голос войне…

Он подобрал бурдюк и глубоко отхлебнул, избавляясь от привкуса пыли; потратил малое время, чтобы проверить оружие и снаряжение. Пока занимался этим, сердце замедлило бег, руки и ноги перестали дрожать.

Он не думал, что Богиня Вихря сможет заметить его присутствие, пока он пользуется любой возможностью идти в тени. В некотором смысле сама ночь — лишь особая тень. Если хорошенько прятаться днем, он сможет добраться до лагеря Ша'ик незаметно.

Калам взвалил тюк на плечо и начал путь. Звезды едва виднелись над головой, скрытые пылью. Рараку, при всем ее безжизненном обличье, пересекали бесчисленные тропы. Многие вели к ложным или отравленным источникам; другие сулили столь же верную гибель в песчаных просторах. Кроме узких троп, проходящих мимо племенных знаков-пирамидок, там имелись и древние дороги на валах, соединяющие то, что когда-то было островами в мелком море.

Калам размеренным шагом пересек усыпанную камнем низину, где лежали остатки нескольких кораблей — дерево окаменело и в сумраке казалось скорее серыми костями. Вихрь поднял плащ песков, обнажая предысторию Рараку, цивилизации давно забытые, уже тысячи лет созерцавшие лишь тьму. Сцена вокруг была почему-то тревожащей, он словно заново погружался в ночные кошмары.

И эта треклятая песня.

Кости морских тварей хрустели под подошвами. Ассасин шагал вперед. Ветра не было, воздух стал почти сверхъестественно спокойным. В двух сотнях шагов земля снова поднималась к древней, обваливающейся дорожной насыпи. Взгляд на гребень — и Калам застыл. Бросился наземь, руки ухватились за кинжалы.

Колонна солдат шагала по дороге. Головы в шлемах опущены, много раненых, пики колышутся неровно, поблескивая в зернистой темноте.

Калам рассудил, что их около шести сотен. В передней трети колонны виден знак: на конце шеста человеческая грудная клетка, ребра связаны кожей, болтаются два черепа. Рога украшают древко до бледных рук знаменосца.

Солдаты шагали беззвучно.

«Боги подлые! Они призраки».

Ассасин не спеша выпрямился. Шагнул вперед. Залез на склон и встал, как привлеченный прохождением армии зевака — а солдаты брели мимо, и он мог бы коснуться ближайших, будь у них плоть и кровь.

— Он вышел из моря.

Калам вздрогнул. Язык неведомый, но он все понял. Взгляд назад — впадина покрылась мерцающей водой. Пять кораблей в море на расстоянии сотни весел от берега — три объяты пламенем, рассеивают пепел и разваливаются на ходу. Еще один быстро тонет, а последний застыл, трупы видны на палубе и мачтах.

— Солдат.

— Убийца.

— Слишком много привидений на дорогах, друзья. Неужели нам мало напастей?

— Да, Дессимбелакис бросает на нас бесчисленные легионы, и сколько мы ни убиваем, Первый Император находит новые.

— Неверно, Кульсен. Пяти из Святых Защитников уже нет. Неужто это ничего не значит? Шестому не оправиться теперь, когда мы изгнали черного зверя.

— Интересно, неужели мы поистине прогнали его из мира?

— Если Безымянные сказали верно, то…

— Твой вопрос, Кульсен, меня смутил. Не мы ли идем из города? Не мы ли победители?

Разговор затихал, поскольку солдаты прошли мимо; однако Калам расслышал сомнение в голосе Кульсена: — Тогда почему наша дорога окружена привидениями, Эрефел?

«Что более важно», сказал Калам сам себе, «почему и моя?»

Он выждал, пока прошли все солдаты, и ступил на древнюю дорогу.

Увидев на той стороне высокого тощего человека в блеклых оранжевых одеждах. В одной бесплотной руке резной посох слоновой кости, призрак оперся на него, словно иначе упал бы.

— Послушай их, дух грядущего, — прохрипел он, качая головой.

И Калам услышал. Солдаты завели песню.

Пот струился по черной как ночь коже ассасина. «Я ее уже слышал… нет, но почти такую же. Вариант…» — Что, во имя бездны… Ты, таноанец, Странник Духа, объясни…

— Странник Духа? Такое прозвище я приобрету? Оно почетно? Или это знак проклятия?

— О чем ты, жрец?

— Я не жрец. Я Танно, одиннадцатый и последний Сенешаль Ярагатана, изгнанный Первым Императором за предательский союз с Безымянными. Знал ли ты, что он содеял? Кто из нас мог подумать? Семь Защитников, верно, но в них гораздо, гораздо больше… — Запинаясь, призрак пошел по дороге, пытаясь успеть за колонной. — Я дал им песню, чтобы отметить последний бой, — прохрипел он. — Я смог дать им хотя бы это…

Калам смотрел, как фигуры пропадают во тьме. Потом повернул голову. Море исчезло, снова явив кости на дне. Он задрожал. «Почему я стал свидетелем такому? Совершенно уверен, что я еще не мертв… хотя, похоже, скоро могу умереть. Это предсмертные видения?» Он о таком слышал, но мало доверял рассказам. Объятия Худа слишком случайны, чтобы вплетаться в ткань судеб… пока все не случилось — или так говорит опыт ассасина.

Покачав головой, он перешел дорогу и скользнул вниз по усыпанной булыжниками насыпи. До подъема Вихря здесь были лишь дюны. Теперь же показалась решетка фундаментов города. Его прорезали глубокие каналы; Калам мог различить места, где каналы пересекали мосты. Не многие из встречавшихся ассасину фундаментов поднимались выше лодыжек, но некоторые здания явно были большими — не уступавшими дворцам Анты или Малаза. Глубокие провалы на местах цистерн для опреснения воды… остатки террас — в городе было много общественных садов…