Джордж Мартин - Воины

— У меня давно не было практики, — сказал Томми. — Мой брат был филологом, он хорошо знал язык — но его убили на Сомме.

Он бы нам пригодился. Итак, — капитан заговорил тоном лектора. — Мы находимся в нескольких футах под ничейной попкой. Мы оказывались тут по одному. Растерянные. Раненые, брошенные и, к несчастью, слегка безумные. Мы копали свои пещеры и тоннели, подключались к линиям связи и электрическим проводам, таскали воду. Мы тут строим общество людей, чтобы захватить Землю после того, как Война наконец кончится. Сейчас наша цель — выжить, а для этого нам нужно добывать пищу, воду, электричество, одежду и снаряжение, захватывая по ночам команды чистильщиков. Мы ходим к траншеям и берем то, в чем нуждаемся. Пусть лучше послужит нам, чем для убийства. Нас в этом секторе 5600 человек. Вдоль всего Западного фронта нас около полумиллиона, и мы ждем своего часа и начала Нового Мира братства. Мы — первые вестники его, бывшие солдаты, которые живут мирно, имея единый язык и единую цель, которых не устрашила сама Война, мы — живая альтернатива национализму и фанатизму. Представьте себе, что будет в тот день, когда мы выйдем отсюда.

Томми протянул ему руку, бывший капитан ее пожал.

Приятно встретить настоящего идеалиста, — сказал Томми. — Многие ведь не...

— Вот увидите, — перебил его бывший капитан. — У нас тут много работы, а добывая котелок с бобами, можно забыть о главной цели. Война была устроена для нас, только не для тех, для кого надо. Для тех, кто сражается, для тех, кто все еще верит в Войну. Не сделайте ошибки — предупредил он. — Гансы — не враги. Англичане — не враги. Ваши бывшие командиры и Штаб — не враги. Враг сама Война. Ее поддерживают страхи тех, кто сражается. Это машина, которая превращает людей в воспоминания.

Всякую болезнь, самострел или несчастный случай обе стороны называют «убылью» — perdajo, — то есть эти смерти не внесли никакого вклада в войну, не принесли ни одной вражеской смерти.

Человек на Войне сточки зрения Войны — расходуется впустую. Война думает за Генеральный Штаб. За эти три года у них не было ни одной идеи, которая не принадлежала бы Войне.

Так что у нас есть преимущество. Одна-единственная осветительная ракета, которую никто не ожидал, дала такой результат, как будто в нашем распоряжении была батарея крупповских гаубиц. Война обеспечивает нам гаубицы — как и тем, кто сражается в ней.

Нет нужды говорить вам, что я тут вроде уэллсовского странствующего артиллериста из «Войны миров». Здесь каждый должен прекратить думать как комбатант и начать думать как гражданин Ниниесландо. Что мы можем сделать, чтобы отобрать у Войны руль? Что мы планируем, чтобы улучшить мир, в то время как Война заставляет его резать горло самому себе? Мы здесь для того, чтобы придать этому немного смысла — остановить длань Войны. Когда человечество поймет, что Война — это и есть его враг, оно сможет присоединиться к нам ради прекрасного будущего. Заменгоф был прав, эсперанто — путь к новому миру!

Прощаясь, он сказал:

— Удачи, новый гражданин Ниниесландо...

Несколько недель спустя они направлялись к французскому складу, чтобы взять там припасы для Ниниесландо а уж там повар сделает из них кое-что повкуснее, чем могут додуматься французы. На них было надето кое-что из французской формы — в такое время никто не обращал на это особенного внимания, был бы цвет подходящий. На Томми была французская каска, привязанная за подбородочный ремень к поясу, в той манере, какой щеголяют французские рабочие.

Они заняли свое место среди ожидающих. Очередь продвигалась минута за минутой, пока не пришла их очередь грузиться.

— Никакой брюквы, — сказал их сержант, который воевал под Верденом.

— Ну конечно, — отозвался сержант-снабженец. — Как заказывали.

И показал грубый жест.

Они взяли свои сухие пайки и мешки и вместе с прочими носильщиками пошли обратно к своим окопам. Ход сообщения постепенно углублялся, стены рва становились все выше, пока они шли по настилу. Впереди слышался отзвук шагов. Тот же звук следовал за ними.

Где-то в поперечной траншее между первой и второй линиями они просто исчезли вместе со всей своей ношей, свернув в очередной ход сообщения.

Они принесли добычу в ярко освещенную электрическим светом кухню под первой линией.

— О, отлично! — сказал повар и заглянул в мешок. — Брюква!

Томми стоял на посту подслушивания вместе с одним бывшим немецким лейтенантом.

— Много разговоров сегодня, — сказал тот. — Они не много замечают, когда мы говорим с другими секторами в последнее время.

— Конечно, — сказал Томми. Противники подключаются к линиям связи друг друга, чтобы добыть информацию. А слышат они не только противника. Но и нас.

— И что они с этим делают? — спросил бывший немец.

— Пытаются понять, на каком это языке. Наши точно были озадачены.

— Они думают, что это какой-то балканский язык, — сказал бывший немец. — А наши думают, что это валлийский или баскский. Ты когда-нибудь подслушивал?

— Нет, подслушивают офицеры.

— Ты бы сразу распознал. Но Война научила офицеров, что рядовые — это ленивые неграмотные свиньи, которые только отлынивают от работы и озабочены добыванием выпивки. Что они могут знать о языках? Были бы они другими — были бы офицерами. Не правда ли?

— Истинная правда, — согласился Томми.

Неделю спустя Томми сидел в ярко совещенной библиотеке, изучая загадочный набор чтения, утащенный с обеих сторон. Тут были книги на эсперанто, опубликованные по большей части в начале века. На эсперанто тогда была мода, пока народы не решили, что это все мечты, и не вернулись к своим вооруженным состязаниям и «местам под солнцем». Среди этих книг были, конечно же, романы, переведенные на эсперанто.

Был тут также самый полный набор топографических карт Фронта. Томми рассматривал свой сектор. Он увидел там устья тоннелей и коридоры Ниниесландо, увидел, что британский пост подслушивания помечен «гипсовая лошадь». Он мог проследить ходы Ниниесландо от швейцарской границы до Пролива (кроме тех мест, где траншеи на передовой проходили слишком близко друг к другу. Там едва хватало места, чтобы проложить проход, не привлекая к себе внимания).Там Ниниесландо сходилась к одному тоннелю не шире хода сообщения на поверхности, только чтобы обеспечить сообщение между двумя секторами.

Обе стороны гам, наверху, пожертвовали бы тысячами людей за любую из этих карт.

Это означало, что Ниниесландо работает день и мочь, слушая и картографируя малейшие изменения. Карта, лежавшая па верху каждой стопки, была самой свежей. Можно было просмотреть всю стопку и просмотреть историю Войны —иногда до конца 1914 года, когда немцы решили провести передовую повыше, пусть даже на фут-другой. Ниниесландо была основана как раз тогда, когда война зашла в тупик.