Джордж Мартин - Воины

Днем отдыхали, насколько это было возможно. Конечно, порой гоняли за оружием или боеприпасами, или едой но такое случалось сравнительно редко: сержанты помнили, кто последний раз ходил в наряд, и не дергали слишком часто. Днем при возили почту, если она была, потом обедали, время от времени проверяли экипировку. Но в основном люди спали, если что-то не заставляло их бодрствовать.

Раз в месяц каждое подразделение отводили на вторую линию, где люди тоже в основном спали, сколько могли, и каждую третью неделю — в резервные окопы, далеко в тыл, где можно было побыть чем-то более чем солдат, постирать одежду, а заодно и самому избавиться от грязи и вшей.

В резервных окопах можно было ненадолго избавиться от войны с ее рутиной. Можно было почитать серьезно, а не урывками, как приходилось в окопах первой и второй линий. Можно было съесть и выпить что-то помимо консервов и галет, если найдешь, у кого купить. Можно было посмотреть кино в тыловом кинотеатре, хотя пришлось бы долго идти, или посмотреть музыкальное шоу, поставленное одной из частей, изобилующее тяжеловесным юмором и хриплым смехом над не очень тонкими материями. Томми был уверен, что немецкий солдат ведет практически такую же жизнь.

Ирония судьбы состояла в том, что в далекие золотые денечки, летом 1914 года, когда «какая-то долбаная ерунда на Балканах» шла к неизбежной развязке, восемнадцатилетний брат Тома Фред был избран делегатом от Бирмингемской рабочей ассоциации эсперанто на двадцать четвертую ежегодную конференцию эсперантистов в Базеле, в Швейцарии. Конференция эсперантистов должна была состояться в последних числах июля — первых числах августа. (Фред не чужд был путешествий — за год до этого он побывал во Франции с компанией школьных приятелей.)

Конференция отмечала двадцать четвертую годовщину со дня изобретения Заменгофом искусственного языка, созданного, чтобы народы лучше понимали друг друга, изучая легкий, подчиняющийся строгим правилам язык, — по замыслу создателя, если люди начнут говорить на одном языке (мечта о том, как было до Вавилонского столпотворения), они поймут, что они — один народ, с общими мечтами и целями, и постепенно, используя общий язык, утратят националистический кураж и религиозную одержимость.

Были и другие искусственные языки — воляпюк, например, обрел немногочисленных приверженцев на переломе веков, — но ни один не мог сравниться с эсперанто, первым и лучшим из них.

Томми и Фред увлекались языком уже несколько лет. Фред мог говорить и писать на нем с легкостью, которой Томми завидовал.

Что удивило Фреда, когда он прибыл в Швейцарию три года назад, — что большинство делегатов международной конференции, посвященной лучшему взаимопониманию между народами, оказались враждебны к иностранцам, словно деревенщина из третьеразрядного поселения, управляемого мелочными пустоголовыми старейшинами. Почти с первого взгляда по разговорам о войне можно было отличить истинных последователей от примазавшихся болтунов. Дни пополняли счет отступникам: то одна, то другая страна объявляла мобилизацию. Пешком, в автомобилях, поездах, а однажды на аэроплане делегаты покидали конференцию, чтобы присоединиться к славному приключению — к Войне, которая рисовалась им быстрой, яростной, великолепной — и маленькой, она ведь закончится «прежде, чем растает снег».

Под конец конференции осталось совсем немного делегатов, вынужденных строить планы возвращения домой, пока не прозвучали первые выстрелы.

Его брат Фред, ныне мертвый, убитый на Сомме, вернулся в Англию 2 августа 1914 года, как раз вовремя, чтобы успеть на войну, которой никто не хотел (но все надеялись увидеть объявленной). Как и многие идеалисты всех классов и наций, пошел добровольцем сразу же.

Теперь Томми, которому тогда было пятнадцать, остался один у отца и матери. Конечно, его призвали в соответствующее время, до того как он получил известие о смерти брата.

И вот он здесь, в окопе, в замерзшей грязи, за много миль от дома. Как раз опускалась ночь, когда подошел сержант и сказал:

— Вылезай, нужно разобраться с проволокой.

С проволокой — это значит оказаться на ничейной полосе без малейшего намека не безопасность. Пока ты чинишь и усиливаешь свое стальное плетение, в четверти мили от тебя немцы заняты тем же самым.

Проволочная спираль, которая издали казалась перепутанной, предназначалась не для того, чтобы остановить атаку неприятеля, хотя она и останавливала тоже. Проволока была нужна для того, чтобы направлять противника через узкие проходы и более скученно, так, чтобы по возможности посильнее ограничить действия противника, а туда, где атака захлебнется перед непроходимыми рядами колючей проволоки, были нацелены пулеметы. Так что люди, которым предстояло пробираться через проволоку, оказались бы изрешечены пулями калибра 7,7, пять сотен пуль в минуту.

Такая железная непогода для людей смертельна.

Так что проволоку нужно чинить. По ночам. В темноте звук раскатываемой проволоки и приглушенный стук колотушки заполняет все пространство между траншеями противников. Тихо ругающиеся люди перетаскивали бухты колючей проволоки через брустверы и волокли и катили туда, где в старом заграждении (которое вроде как должно быть срезано, но никто никогда этого не делает) прорваны прорехи или повалился какой-то из этих новых столбов (которые в землю не вбивали, а вкручивали, как штопор в пробку).

Они тащили в темноте проволоку, столбы и волокуши гуда. Где стоял сержант.

— Сюда два столба, — приказал он, указав на пятно чернее темноты. Томми, однако, ничего там не видел. Он положил свой моток проволоки на землю и тут же напоролся на невидимые колючки на уровне плеча. Томми пощупал там — проволока тянулась и вправо, и влево.

— Соблюдайте тишину, — сказал сержант. — Не навлекайте ракеты на наши задницы.

Освещение — вот истинный враг ночных работ.

От немецких окопов донесся стук колотушки и шум. Томми сомневался, что кто-нибудь станет запускать ракету, пока его люди находятся на открытом месте.

Он занялся работой. Другой солдат ввинчивал столб поблизости.

— Проволоку давайте, — велел сержант. — Мотайте, как гирлянды на рождественскую елку. Пусть гансы и фрицы восхищаются, пока в ней не запутались.

Томми и еще несколько солдат размотали и развесили проволоку между новыми столбами и срастили ее со старой.

Вернувшись в траншею после вылазки и установки заграждения, обычно ощущаешь причастность к Войне. Многие терялись — полно было историй о том, как кто-то заблудился в темноте и вышел к окопам противника, а там был убит или взят в плен до конца войны.