Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Следующую неделю, ещё раз представившись как пурантийский виноторговец Ротсак Реевром, он пролез на встречу по обсуждению торговых сборов, на которой председательствовал канцлер Соториус из Сипани. Во время обеда он завязал оживлённую беседу с одним из подручных старого политика на виноградную тему и сумел, к вящему восторгу, проворно и незаменто нанести на кончик сморщенного уха Соториуса вытяжку Барсова Цветка. Затем сел на место и весь остаток встречи взволнованно наблюдал. Канцлер наотрез отказывался умирать, выказывая фактически все признаки самого кондового здоровья. Морвеер мог лишь предположить, что Соториус по утрам соблюдает те же процедуры, что и он, и обладает иммунитетом ко кто знает скольким видам агентов.

Но Кастор Морвеер не тот человек, кого отвратит пара разочарований. В жизни он их столько навидался, и не находил причин менять свою доктрину терпения и выдержки, от такой малости, как невыполнимое с виду задание. В связи с тем, что коронация надвигалась, ему придётся сосредоточится на главных мишенях: великом герцоге Рогонте и его любовнице, ненавистной бывшей нанимательнице, а теперь великой герцогине Талинса, Монцкарро Муркатто.

Сущим преуменьшением было бы заявить, что для того, чтобы уж точно увековечить коронацию в памяти Стирии, не щадили затрат. Здания, примыкавшие к площади все покрасили заново. Каменный подиум, где Муркатто отправляла своё сбивчивое выступление, и откуда Рогонт намеревался впитывать низкопоклонство подданных уже будучи королём Стирии, покрыли новым переливающимся мрамором и украсили позолоченными перилами. Работяги ползали по лесам и канатам на высоченном фасаде Дома Сената, украшая древнюю кладку гирляндами свежесрезанных белых цветов, превращая гнетущее и унылое сооружение в могущественный храм тщеславия великого герцога Осприйского.

Работая в удручённом одиночестве, Морвеер обзавёлся одеждой, ящиком с инструментами и документами вольнонаёмного плотника, прибывшего в город в поисках подённой работы, и следовательно никем не разыскиваемого. Вчера в этой оригинальной личине он внедрился в Дом Сената рекогносцировать обстановку и сформулировать план. Всё это время, просто в довесок, он с очевидным уменьем выполнял ответственную работу по обтёсыванию брёвен для перил. Воистину, большая потеря для плотничества тот факт, что основным его ремеслом является убийство. Сегодня он вернулся исполнить свой дерзновенный замысел. И заодно исполнить великого герцога Рогонта.

— День добрый, — буркнул он одному из стражников, проходя сквозь огромные двери вместе с остальными работниками, возвращаясь с обеда и беззаботно хрустя яблоком совершенно на тот же манер, что он часто наблюдал у идущих на работу простых людей. Всегда первым делом убедись, но когда пытаешься кого-нибудь надуть, именно в простоте и непоколебимой уверенности заключался наиболее плодотворный подход. Он не возбудил ни малейшего внимания стражи — ни у ворот, ни на дальнем конце притвора. Он обглодал огрызок яблока, кинул его в ящик для инструментов и лишь на миг дал волю чувствам, представив, как трогательно бы им наслаждалась Дэй.

Дом Сената был открыт небесам, исполинский купол обрушился много веков назад. Три четверти до ужаса огромного, круглого пространства занимали концентрические дуги сидений, подходящие вместить свыше двух тысяч самый почётный зрителей со всего мира. Каждая мраморный ярус был ниже предыдущего и вместе они образовывали некий амфитеатр, с пустым пространством впереди куда сенаторы древности некогда поднимались выступать со своими великими обращениями. Сейчас там возвели круглый мозаичный помост из дерева, скрупулёзно и детально раскрашенный золотистыми венками дубовых листьев у пышного золотого сиденья.

Великие знамёна цветного сульджукского шёлка свисали во всю высоту стен, шагов около тридцати или больше, и стоили столько, что Морвеер не отважился и предположить. По одному на каждый великий стирийский город. Эмблема белой башни на лазоревом полотне Осприи горделиво представала во главе — прямо перед центральным помостом. Крест Талинса и раковина Сипани сопровождали её с обеих сторон. Расположенные вровень с остальным окружением, которое составляли мост Пуранти, красное знамя Аффойи, три пчелы Виссерина, шесть колец Никанте и огромные флаги Муриса, Этреи, Борлетты и Каприла по бокам. Похоже ни один город не исключили из величавого нового порядка, хотели они в нём участвовать или нет.

Всё пространство целиком заполонили усердно вкалывающие мужчины и женщины. Портные таскали гобелены и целые мили белого кружева, обеспечивая уют и удобства самых достопочтенных гостей. Плотники пилили и приколачивали на платформе и на ступенях. Продавцы цветов усеивали нехоженный пол ковром белых лепестков. Свечники бесконечными рядами аккуратно расставляли своё восковое добро, шатаясь на лестницах, дотягиваясь до сотен канделябров. За всем следил полк осприйских гвардейцев, чьи алебарды и броня надраены до зеркального блеска. И Рогонт избрал для коронации это древнее сердце Новой Империи? Такое высокомерие не поддаётся оценке, а если и есть хоть одна черта, которую Морвеер не мог стерпеть — так это высокомерие. Скромность, в конце концов, обходится бесплатно. Он поборол глубочайшее омерзение, и бесстрастно побрёл по ступеням, подражая самодовольной развязности мастерового простолюдина, проталкиваясь сквозь прочих ремесленников, занятых в рядах резными скамьями.

В тылу великого чертога, примерно шагах в десяти над полом, размещались два маленьких балкончика в которых, решил он, во время оно писцы увековечивали происходящие внизу прения. Теперь их украшали два непомерных портрета герцога Рогонта. Один показывал его суровым и мужественным, в героической позе с мечом и в доспехах. Другой рисовал его светлость в задумчивом настроении, в уборе судьи, держащим книгу и компас. Владыка войны и мира. Морвеер не смог сдержать издевательское пфу. Сверху, на одном из тех балкончиков, найдётся подходящая точка откуда смертоносная игла выпустит воздух из надутой башки этого идиота и подведёт черту его непомерным амбициям. К балконам вела узкая лестница из небольшой неиспользуемой палаты, где в древности хранились записи…

Он нахмурился. Хотя она и стояла открытой, но тяжёлую дверь, толстый дуб замысловато окованный и заклёпанный блестящей сталью, вдруг установили при входе в тамбур. Он никак не рассчитывал на подобное изменение на столь поздней стадии. Естественно изначальным побуждением было не лезть первым делом не убедившись и тихо отчалить. Раньше он поступал так часто, когда начинали меняться обстоятельства. Но никому не обеспечить своё место в истории одной лишь осторожностью. Место действия, брошенный вызов, возможная награда — слишком велики, чтобы заранее, авансом, оступать перед новой дверью. История дышала ему в затылок. На сегоняшний вечер его именем станет отвага. Он прошагал мимо помоста, где дюжина украшателей усердно наносили позолоту, к той двери. Он качнул её в одну сторону, потом в другую, оценивающе поджав губы, будто проверял насколько плавно ходят петли. Затем, с мимолётнейшей и наименее подозрительной из оглядок, дабы убедится, что за ним не следят, он проскользнул внутрь.