Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Она смотрела как он ест. — Голодный?

— Есть маленько.

— Далеко от дома?

— Есть маленько.

— Кое с чем неповезло?

— Сверх меры. Правда, и я делал неправильный выбор.

— Эти вещи взаимосвязаны.

— Точно. — Нож и ложка звякнули о пустую тарелку, когда он их отбросил. — Сразу не сообразил. — Он подобрал подливу последним ломтиком хлеба. — Но я всегда был своим самым худшим врагом. — Они молча сидели смотря друг на друга, пока он жевал. — Ты не сказала мне своё имя.

— Нет.

— Оно так звучит?

— По-моему плачу здесь я. Оно прозвучит так, как я скажу.

— А за что ты платишь? Мой друг… — Он прочистил глотку, начав сомневаться, а был ли Воссула хоть с какого-то боку ему другом. — Мой знакомый сказал, чтобы я не ждал в Стирии ничего задаром.

— Хороший совет. Мне кое-что от тебя нужно.

Трясучка лизнул нёбо и оно было кислым на вкус. Он перед этой женщиной в долгу и не знал, чем придётся расплачиваться. По её виду он решил, что это ему обойдётся недёшево. — Что тебе надо?

— Прежде всего прими ванну. Никто не станет иметь дело с тобой в таком состоянии.

Раз голод и холод ушли, то появилось немного места для стыда. — Я бы рад не вонять, веришь — нет? У меня осталось чутка невъебенной гордости.

— Рада за тебя. Бьюсь об заклад, ты жаждешь стать невъебенно чистым. Стало быть.

Стало неудобно сидеть, он поводил плечами. Почувствовал, будто шагает в пруд, ничего не зная о его глубине. — Стало быть что?

— Ничего особенного. Ты идёшь в курильню и спрашиваешь человека по имени Саджаам. Говоришь, что Никомо требует его присутствия в обычном месте. Приводишь его ко мне.

— Почему бы не сделать это самой?

— Потом что я плачу, чтобы это сделал ты, балда. — затянутой в перчатку рукой она протянула монету. Серебро сверкало в огне очага, рисунок полновесного серебренника отштампован на светлом металле. — Приводишь Саджаама ко мне — получаешь монету. Решишь, что всё ещё хочешь рыбу — можешь купить полную бочку.

Трясучка нахмурился. Какая-то красивая баба возникает из ниоткуда и, более чем вероятно, спасает ему жизнь, а затем делает такое выгодное предложение? Его везенье никогда и рядом не стояло ни с чем подобным. Но обед лишь напомнил ему, как он раньше радовался еде. — Я могу это сделать.

— Прекрасно. Либо ты можешь сделать что-то ещё и получить пятьдесят серебренников.

— Пятьдесят? — Голос Трясучки каркнул. — Это шутка?

— Видишь, как мне смешно? Я сказала пятьдесят, и если ты захочешь рыбы, ты купишь собственную шаланду и переоденешься во что-то приличного пошива, как тебе такое?

Трясучка стыдливо потянул за изношенные полы куртки. С такой суммой он смог бы успеть следующим судном назад в Уффрис и пнуть сморщенную задницу Воссулы так, чтоб он пролетел от одного конца города до другого. Эта мечта уже некоторое время была его единственным источником наслаждения. — Что ты хочешь за пятьдесят?

— Ничего особенного. Ты идёшь в курильню и спрашиваешь человека по имени Саджаам. Говоришь, что Никомо требует его присутствия в обычном месте. Приводишь его ко мне. — На мгновение она замолкла. — Потом ты помогаешь мне убить человека.

Это не было неожиданностью, если уж сказать себе начистоту. Существовал лишь единственный вид работы, в котором он на самом деле был хорош. Определённо единственный, за который кто-то мог заплатить ему пятьдесят серебренников. Он приехал сюда чтобы начать новую жизнь. Но вышло как раз так, как говорил ему Ищейка. Раз уж твои руки в крови, не так-то просто их очистить.

Что-то ткнулось под столом в его ляжку и он чуть не выпрыгнул со стула. Между его ног оказался эфес длинного ножа. Кинжал для боя, стальная гарда светится оранжевым, клинок в ножнах, которые женщина держит затянутой в перчатку рукой.

— Будет лучше его взять.

— Я не сказал, что кого-то убъю.

— Я в курсе что ты сказал. Кинжал только для того чтобы подтвердить Саджааму, что ты настроен без дураков.

Приходится признать, что его не так уж и привлекает женщина, всовывающая ему кинжал между ляжек. — Я не сказал, что кого-то убью.

— Я не сказала, что ты сказал.

— Ну ладно. Просто, чтобы ты знала. — Он перехватил кинжал и засунул его вглубь под куртку.

Кинжал давил на грудь, пока он поднимался, приткнувшись, как будто к нему снова вернулась старая любовница. Трясучка знал, что гордиться тут нечем. Любой дурак может носить нож. И всё же он не был уверен, что ему неприятна тяжесть стали возле рёбер. Будто он снова стал кем-то.

Он прибыл в Стирию в поисках самого честного труда. Но когда кошелёк пустеет, надо браться за бесчестный труд. Трясучка не мог сказать, видел ли когда-нибудь место, выглядевшее более бесчестно, чем это. Тяжёлая дверь в грязной, голой стене без окон, громилы стоят на страже по бокам. По их стойке Трясучка мог утверждать, что они вооружены и пребывают в готовности это оружие использовать. Один был темнокожий южанин — чёрные волосы болтались вокруг лица.

— Надо чё-то? — спросил он, пока другой таращился на Трясучку.

— Повидать Саджаама.

— Оружие есть? — Трясучка вытащил кинжал, протянул вперёд рукояткой и охранник забрал его. — Пошли со мной. — Скрипнули петли, дверь распахнулась.

С той стороны воздух был густым, затуманенным сладким дымом. Дым влез в горло Трясучки и тому захотелось кашлять, щипал глаза и исторг из них влагу. Тишина и полумрак, чрезмерно приторная жара после заморозков снаружи. Светильники из разноцветного стекла отбрасывали узоры на покрытые пятнами стены — зелёные, и красные, и жёлтые вспышки во мгле. Это место было похоже на дурной сон.

Сверху свисали занавески, грязный шёлк шуршал во мраке. На подушках раскинулись люди — полусонные и полуодетые. С широко открытым ртом на спине лежал мужчина, в его руке покачивалась трубка — клубы дыма продолжали виться из её чашечки. Лёжа на боку, к нему была прижата женщина. Усыпанные каплями пота лица обоих обвисли как у трупов. Похоже, что наслажденье от безнадёжности отделяла тонкая грань, стремясь сдвинуться к последнему.

— Сюда. — Трясучка проследовал за своим проводником сквозь кумар и далее вниз по затемнённому коридору. О дверной косяк облокачивалась женщина, наблюдавшая за проходившим мимо Трясучкой безжизненными глазами, не произнеся ни слова. Кто-то где-то, вроде-бы устало, хрипел — О, о, о…

Сквозь завесу из цокающего бисера в другую большую комнату, менее прокуренную, но более тревожную. В ней разместились люди всех цветов кожи и телосложений. Судя по их виду, знакомые с насилием. Восемь сидело за столом с разбросанными стаканами, бутылками и мелочью, играя в карты. Ещё больше развалившись отдыхали в тени по сторонам. Взгляд Трясучки сразу упал на отвратно выглядевший тесак под рукой одного из них, и, уж наверное, тот не был единственным здешним оружием. К стене приколочены часы, шестеренки крутились туда-сюда, тик, так, тик. Достаточно громко, чтобы ещё больше расстроить ему нервы.