Третий Лад - Родион Создателев
Государь оставил в покое лицо опричника.
— Взор чистый, душа светлая, значит... Ну, Яков Данилович, удалой молоде́ц наш, чего за подвиг желаешь, говори.
“Чего пожелать то? Вот оказия…” — растерялся Яков.
Опричник перевёл взор с Государя на князя Милосельского, что остался стоять у кресла-трона. Юрий Васильевич лукаво подмигнул ему и несколько раз потёр друг о дружку пальцы правой руки…
— Великий Царь! За тебя в Новгородчине верный твой пёс сгинул, товарищ мой, Лёшка Вратынский. Не забудь про семью его, отец родный.
Государь помрачнел лицом, развернулся, прошёл вперёд и снова уселся в трон-кресло.
— Куда загнул, душа чистая. Вратынские — знатная фамилия, мои сродственники, как-никак. За себя проси, Яков Лихой.
— Служить тебе верой и правдой, Царь, вот моя страсть единая, — с чувством выпалил из себя слова Яков Данилович.
Милосельский и Государь добродушно рассмеялись голос в голос.
— Потешил царя, — покачал головой самодержец. — Эх вы, младыя года́, время нехитрых помыслов…
Кесарь поглядел на главу Опричного войска.
— Милосельский жаловал тебе тысячу золотыми червонцами, так? От меня — ещё две тыщи получишь.
Яков Лихой торопливо бухнулся лицом к полу.
— Ну всё, подымайся с колен, будет кланяться, — приказал Царь.
Воин встал и резвыми движениями онемевших пальцев отряхнул бока чёрного кафтана.
— Служи справно и далее, живи достойным сыном Отчизны. Ступай, герой. Червонцы доставит дворцовый подьячий, жди малиновую ягодку в гости.
Яков Данилович поклонился кесарю глубоко в пояс. Милосельский короткими взмахами ладони посигналил опричнику, мол: “Давай, давай, Яшка. Ходи отсель…” Молодой дворянин потопал к выходу, но уже возле самых дверей... он замер на месте соляным столпом. Герой Отечества развернул фигуру в обратную сторону.
— Великий Государь, есть у меня ещё просьба. Уважь пса, подсоби в деле, кормилец, Христом умоляю!
— Вот это — разговор мужа, — улыбнулся кесарь. — Сказывай дело, опричник.
Яков прошёл ближе к Царю, бухнулся на колени и хотел склониться телом до самого пола…
— Замри, нос расквасишь. Сказывай суть, да поживее.
— Великий Государь! Подсоби ты мне в деле сердечном, Христом умоляю! Я — сиротою остался на всём белом свете. Дядьку Кондратия Дроздова, твоего пса верного, и того потерял в Новгородчине.
— Сердечные терзания... — задумался Царь.
— Истинный Бог, Государь! Хочу посвататься... к фамилии одной, а сватов засылать — не знаю кого.
— Чьих будет зазноба твоя?
— Младшая дочь боярина Сидякина — Марфа Михайловна.
— Угум, — промычал самодержец, — сладкая девица, твоя правда. Справный вкус у тебя, богатырь воложанский.
Глава Опричнины добродушно рассмеялся над словами Государя.
— Погоди, женишок, — потеребил пальцами русую бороду Царь. — Ведь её просватали уже, за Матвейку, так? Среднего сына Калганова.
Сердце Якова Даниловича рухнуло глубоко вниз — в богатые вином и снедью подвалы царского Детинца.
— Не так, Государь, — забасил князь Милосельский. — Девка эта — особа с норовом. К ней чуть ли не тыщу женихов уже сватались: всем от ворот поворот дала. Намедни отказала и Калгановым.
— А чего Михайла с ней цацкается? За шиворот ухватил и ходи под венец! — разрубил рукой воздух кесарь.
Сердце молодого дворянина металось между адовым пеклищем и святыми небесами. Только Юрий Васильевич, пресветлый князь, вернул к жизни Якова доброй весточкой, как сердитый Государь снова вверг его в горестное уныние...
— Младшая доченька, должно — любимица у Михайлы, — развёл руками Милосельский.
— Михайла ты Размихайла, — ухмыльнулся Государь, — разтетёха лекарственная. Про него сказывали, что он и супружницу покойную не колотил, так?
— Был такой слух, — кивнул головой князь.
— А я свою Глафиру давеча вдарил... Как следует! Три раза́.
Самодержец продемонстрировал Юрию Милосельскому жилистый крепкий кулак. Князь с пониманием покачал головой, а Яков немного смутился от таких интимусов царского жития. Кесарь разжал кулачину, посмотрел на опричника и снова потерзал бороду пальцами.
— Да подымись ты уже с колен, Пересвет Данилович.
Яков поспешно выполнил наказ Царя и встал на ноги.
— Что скажешь, Юрий Васильевич. Подсобим удалому воину?
— Подсоби, Государь! Сделай милость ему. Ну хошь, я за спасителя тоже пред тобой на коленочки бухнусь? — ухмыльнулся князь.
— Оставь, пустомеля. Ну, васильковые очи, так тому и быть — знай царскую милость. Сватом за тебя... я велю ехать к нашему берендею голове Боярского Совета... самому Михаилу Фёдоровичу Романовскому, первая знать на Руси. Ценишь милость, опричник?
Когда Государь произнёс “первая знать на Руси”: уголок рта князя Милосельского подёргался пару раз, будто в нервном тике... Яков Лихой снова бухнулся перед Царём на колени.
— Романовский — знатный дипломант, я его, было дело, хотел ещё на Посольский приказ ставить. Да покойный Сильвестр Галицын упросил тогда за сына Петрушку, — припомнил былое Царь.
— Михаил Фёдорович — достойный сват, — покивал головой князь Милосельский.
— Годы бегут, Юрий Васильевич. Вот и Петька Галицын хворает. Всё кумекаю: кого в Посольский приказ мне поставить заместо него...
Глава Опричнины приободрился и хотел уже было открыть рот, но Государь опередил его:
— Вот ты, князь, и подсказал мне... Да разумеет разумный.
Милосельский дёрнул пару раз крыльями носа, а потом навострил уши в ожидании продолжения царственной речи.
— Матвею Калганову дам Посольский приказ — так порешил. Будет ему утешение за отказ строптивицы. Как тебе средний Ивана сын?
— Вот так запросто, великий Царь? — удивился князь. — Взять за шиворот молодого боярина, да и усадить его за стол главы Посольского приказа?
— Толковый парень этот Матвейка, латинский и греческий языки разумеет, как свои родные, лопочет зело уверенно, талант имеет. Сядет покамест туда товарищем Галицына, посольские дьяки натаскают его. А когда Петрушка окочурится, а того случая недолго сталося ждать, вот и станет Матвей — подлинным главою Посольского приказа.
Яков Данилович, став невольным свидетелем столь важных забот государевых, подумал, что Царь совсем забыл про его сердечные дела. Опричник собрался с духом
