Третий Лад - Родион Создателев
Великий Князь строго посмотрел на кромешника.
— Серьёзный вопрос задаю, парень. Сидякины — бояре знатные. Но сие — полдела. Шибко богатые они, привыкли к достойной жизни. Куда жёнушку вести думаешь опосля свадебки? Сам... где проживаешь?
— На Опричном дворе... покамест, — растерялся Яков Лихой.
— Не дело то, — усмехнулся Царь. — Уйдёшь ты в поход, к примеру, а кралю чудесную под крылами опричных подьячих оставишь? Они тебе мигом состряпают гостинчик щекастый, коли обратно вернёшься.
Яков приуныл пуще прежнего. Потом он помянул захудалое гнездо-поместье где-то в воложанских полях, и парень совсем закручинился от таких мыслей...
— Ладно, не печалуйся раньше времени, Яков Данилович. Поперёд дела не будем скакать. А то откажет тебе строптивица — и гуляй сызнова бирюком. Ступай, жди весточки от свата Романовского.
Яков Лихой приложил десницу к сердцу, свершил глубокий поклон в пояс, а потом ровным шагом вышел из Царской Палаты. Самодержец задумчиво посмотрел вослед ушедшему герою.
— Откажет ему, небось, Марфушка-побрякушка. Пенёк худородный, имение фамильное: у воложанского чёрта, на болоте у третьей берёзы.
— Не скажи, Государь, — вступился за своего ворона князь Юрий Милосельский. — Весть о молодце славном разлетелася голубем по всем благородным домам Отечества. Авось и пленят строптивицу слухи…
Планида — штука хитрая. Кому сватанье, а кому терзания…
Потомок бояр Калгановых — изворотливый татарский мурза. При позапрошлом ещё Государе, он явился к царскому двору и присягнул на верность русскому кесарю...
Иван Калганов, внук того мурзы, при нынешнем Государе взлетел, считай, в небеса. Более двадцати лет минуло, как он прибрал к своим рукам Торговый приказ. Хитроумный Иван Фёдорович крутил и вертел государевой казной, ловко руководил денежными потоками и обладал полным доверием кесаря в этих делах. Отличился Иван Калганов и на личной стезе: женил старшего сына Фёдора на единственной дочери самодержца, таким образом, став близким родственником Государя. К слову сказать, всего у Ивана Калганова имелось трое сынов.
Старший Фёдор не выделялся среди братьев отцовским разумом и сообразительностью. Но Иван Калганов всё одно забрал старшо́го к себе в Торговый приказ, всучил ему в руки стол, заведовавший сбором податей с посадского люда, и ска́ред Фёдор Иванович с горем пополам принялся постигать азы государевой торговой службы…
Самым толковым из братьев был средний Матвей. Он с лёгкостью постигал самые разнообразные науки: от арифметики и космографии, до иноземных языков и риторики. К тому же Матвей Иванович обладал железной волей и твёрдым отцовским характером. Иван Фёдорович не мог нарадоваться на сына-любимчика. Родитель не без основания верил в то, что у Матвея Ивановича из всех его сыновей — самая яркая звезда-планида...
Младшенький Еремей — безобидный козлёночек, белая душа...
Иван Калганов в полдень внезапно вернулся в своё имение, когда ве́ресневое солнышко ещё одаривало земных жителей тёплыми лучами. Боярин слез с колымаги, отдал распоряжения гайдукам, а потом задал вопрос главному дворовому дядьке Самсону Рыкову, боярскому тиу́ну, что вышел из хором встретить хозяина.
— Матвей где?
— В конюшне прохлаждается, — ответил невозмутимый Самсон.
Кряжистый и плотный телом Иван Калганов зашагал в конюшню, прихватив с собой за компанию двух гайдуков. Глава Торгового приказа остановился у входа, велел гайдукам плотно закрыть за собой ворота и никого не впускать сюда. Боярину Ивану Фёдоровичу резко ударил в голову особый аромат: спёртый запах скошенной травы, овса и конской мочи. За стойлами разместились трое лошадок и один гнедой жеребец. Калганов-старший прошёл в угол конюшни и замер у стога сена, на котором возлежал его средний сын.
Сухощавый и долговязый Матвей, обладатель примечательной наружности (овального лошадиного лица с выпуклыми татарскими скулами), с холодной невозмутимостью посмотрел на родителя.
— Ну, чего развалился тут злым бирюком, Матвей Иванович? Всё колдунью зеленоглазую позабыть не можешь?
Любимец дёрнул уголком рта и перевёл взор на крышу.
— Не печалуйся, сын. Я весьма рад, что от ворот поворот тебе дала эта дева строптивая, а отец её, Михайла Борисович, нравом смирен и не тащит дочь под венец силою.
Где-то поблизости протяжно заржал жеребец.
— Болтают, что ведьма она — это ладно, пересуды пустые. Ты ведь сам разговор с ней держал, Матвей Иванович, ну! Гордячка же, царица Савская! Экая пы́ня раздутая, тьфу! — сплюнул отец Иван. — Благодари Господа, что уберёг тебя от такой супружницы.
Матвей вздохнул и перевернулся долговязым телом на другой бок — спиной к родителю.
— Утешься, сын. Весть принёс светлую. Государь тебя в Посольский приказ назначает: товарищем самого Петра Сильвестровича Галицына. Смекаешь — к чему дело идёт?
Матвей Иванович не удостоил ответом батюшку, но слушал его он с великим вниманием...
— Пётр Галицын хворый, скоро Богу представится, как испить дать. Сообразил теперь?
Матвей повернулся лошадиным лицом к родителю, потом поднял долговязое тело с сена, с удобством уселся на стоге, поегозив по нему мягким местом, а затем свесил вниз длинные худощавые ноги, обутые в сапоги вишнёвого цвета.
Иван Калганов со строгостью произнёс:
— Рядись гоголем. Кафтан надевай лазоревый, сапоги эти сымай, другие натягивай: малиновые, с серебряными бляшками. Те самые, что золотом и жемчугом шиты. Скоро поедем в Детинец: Царю в ноги падать за великую честь для нашей фамилии…
— Нету на тех сапогах ныне жемчуга, — ухмыльнулся Матвей.
— Как нету? — удивился отец.
— Фёдор отколупал, мордофи́ля короло́бый. Чёртов ска́ред.
— Хват поганый, хмы́стень! — взорвался Иван Калганов. — Дал ты ему по роже за то, Матвей Иванович?
— Как я ему дам, батюшка? Всё-таки брат старшой, оженатый; зять государев... твоими стараниями...
— Ну тогда я вмажу плюху граба́стику.
Глава Торгового приказа врезал кулаком по деревянному столбу.
— Собирайся живее, Матвей. Пора во Дворец нам с тобой. Эту пыню огневолосую позабудь. Скоро сваты толпами поспешат. Подберёшь себе иную красавицу…
Гнедой жеребец в стойле снова разродился протяжным ржанием. Матвей Иванович ловко спрыгнул со стога, отпружинил ногами ввысь и поспешил догнать отца, уже колотившего кулаком по запертым воротам конюшни. Эх, скорее бы Пётр Галицын издох.
Кому загляд на планиду, а кому дерзновенные помыслы...
В весьма просторной и скромно обставленной келье Симеонова монастыря, держали разговор трое важных мужей и один юнец: хозяин кельи Митрополит Всероссийский, князь Юрий Милосельский, его сын Василий и внук Юрия — Никита Васильевич. Владыка, Василий
