Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят

«Доброта, искренность, уютные гостиные… полковник Глокта знал бы, что сказать, а я здесь чужой».

Он еще пытался найти ответ, когда раздался резкий стук, отозвавшийся эхом в коридоре.

— Вы кого-то ждете?

— Кого мне ждать? Мой единственный знакомый — в этой комнате.

Глокта внимательно прислушивался, когда открылась входная дверь, но слышал только неясное бормотание. Ручка двери повернулась, и в комнату заглянула горничная.

— Прошу у вас прощения, но там посетитель к наставнику.

— Кто? — резко спросил Глокта.

«Секутор, с новостями о телохранителе принца Рейнольта? Витари, с сообщением от архилектора? Снова нужно решать проблему? Снова задавать вопросы?»

— Он сказал, что его зовут Мофис.

Глокта почувствовал, как судорога свела левую половину лица. Мофис? Он какое-то время даже не вспоминал о нем, но сейчас в памяти немедленно всплыл образ худого банкира, аккуратно протягивающего расписку Глокте. Расписку за дар в миллион марок. «Возможно, в будущем представитель банкирского дома „Валинт и Балк“ придет к вам и попросит о… любезности».

Арди хмуро смотрела на него.

— Что-то не так?

— Нет, ничего, — прокаркал он, стараясь, чтобы голос не звучал придушенно. — Старый партнер. Вы не могли бы предоставить мне комнату на один момент? Мне нужно переговорить с этим господином.

— Разумеется.

Она поднялась и направилась к двери, шурша платьем по ковру. На полпути она остановилась, оглянулась, закусив губу. Потом подошла к шкафу и, открыв его, вытащила бутылку и бокал.

— Мне нужно что-нибудь, — сказала она, пожав плечами.

— Да и всем нам, — прошептал он ей вслед, когда она вышла.

Через мгновение в дверь вошел Мофис. То же скуластое лицо, те же глубоко посаженные холодные глаза. Но что-то изменилось в поведении. Появилась какая-то нервозность. Возможно, что-то тревожит его?

— Ого, мастер Мофис! Какую почти невыносимую честь вы…

— Можно обойтись без любезностей, наставник. — Высокий и скрипучий голос напоминал ржавые петли. — У меня нет эго, которое можно ранить. Я предпочитаю говорить просто.

— Очень хорошо. Чем я могу вам…

— Мои наниматели, банкирский дом «Валинт и Балк», недовольны ходом вашего расследования.

Мысли Глокты понеслись галопом.

— Расследования чего?

— Убийства кронпринца Рейнольта.

— Это расследование завершено. Уверяю вас, я не…

— Говоря просто, наставник, они знают. Вам будет проще считать, что они знают все. Обычно так и бывает. Убийство раскрыто с впечатляющей быстротой и компетентностью, можно сказать. Мои наниматели в восторге от результатов. Виновный предан правосудию. Никто не выиграет, если вы будете копаться в этом несчастном деле.

«Сказано действительно просто. Но почему Валинт и Балк интересуются моими вопросами? Они дали мне деньги, чтобы досадить гуркам, теперь их, похоже, не устраивает мое расследование гуркского заговора? Бессмыслица… если только убийца прибыл вовсе не с Юга. Если только убийцы принца Рейнольта не находятся гораздо ближе…»

— Есть кое-какие мелочи, с которыми надо разобраться, — сумел промямлить Глокта. — У ваших нанимателей нет оснований сердиться.

Мофис шагнул вперед. На его лбу выступил пот, хотя в комнате не было жарко.

— Они не сердятся, наставник. Вы не могли знать, что вызовете их недовольство. Теперь вы знаете. Если бы вы продолжили расследование, зная, что они недовольны… вот тогда бы они рассердились.

Он нагнулся к Глокте и почти прошептал:

— Позвольте сказать вам, наставник, как фигура фигуре на доске. Мы оба не хотим, чтобы они сердились. — В его голосе прозвучали странные нотки.

«Он не угрожает мне. Он умоляет».

— Вы подразумеваете, — Глокта говорил, едва шевеля губами, — что они сообщат архилектору Сульту о своем маленьком вкладе в защиту Дагоски?

— Это меньшее, что они могут сделать. — Выражение лица Мофиса трудно было не узнать. Страх. Страх — на этой бесстрастной маске. На языке Глокты появилась горечь, по спине прошел холодок, в горле встал ком. Он вспомнил это давно забытое чувство. Впервые за долгое время он был близок к тому, чтобы испугаться.

«Они меня поймали. Целиком и полностью. Я знал, когда подписывал. Такова была цена, и остается только платить».

Глокта сглотнул.

— Можете передать вашим нанимателям, что дальнейшего расследования не будет.

Мофис на мгновение закрыл глаза и выдохнул с явным облегчением.

— Я с восторгом передам им ваше сообщение. Всего хорошего.

Он повернулся и оставил Глокту одного в комнате Арди — смотреть на дверь и пытаться понять, что сейчас произошло.

Обитель камней

Нос лодки ткнулся в скалистый берег, и камни заскребли по днищу. Два гребца, барахтаясь в прибое, протащили лодку еще на несколько шагов вперед. Как только лодка плотно села на дно, они торопливо бросились на свои места, словно вода причиняла нестерпимую боль. Джезаль нисколько их не осуждал. Место под названием Шабульян — остров на краю Мира, конечная цель их путешествия — действительно выглядело совсем не привлекательно.

Огромная насыпь из бесплодных камней, холодные волны бьются в выступы и царапают голые берега. Над головой высятся зазубренные утесы и склоны ненадежных каменистых осыпей, поднимающихся в пугающие горы, черные на фоне темнеющего неба.

— Не хотите сойти на берег? — спросил Байяз моряков.

Четверо гребцов даже не шевельнулись, а их капитан медленно покачал головой.

— Об этом острове рассказывают нехорошее, — проворчал он на общем с таким густым акцентом, что было сложно разобрать. — Говорят, он проклят. Мы подождем вас здесь.

— Мы можем задержаться.

— Мы подождем.

Байяз пожал плечами.

— Ну, ждите. — Он вылез из лодки и пошел по колено в воде. Медленно и без особой охоты остальные последовали за ним по ледяному морю к берегу.

Это было открытое, продуваемое ветрами место, которое подходило только камням и холодной воде. Вспененные волны жадно набрасывались на путешественников и ревниво откатывались назад через гальку. Безжалостный ветер пронизывал пустынный остров и мокрые штаны Джезаля, бросая волосы в глаза и продирая до костей. Ветер унес остатки — если они и были — радостного волнения, которое появилось у Джезаля, когда приблизился конец путешествия. Ветер находил трещины и дырки в камнях и заставлял их петь, вздыхать и причитать траурным хором.

Здесь почти не было растительности. Бесцветная трава, чахлая от соли, колючие кусты — скорее мертвые, чем живые. Редкие заросли иссохших деревьев — выше в горах, подальше от моря, — которые отчаянно цеплялись за неподатливые камни и сгибались по направлению ветра, будто в любой миг их могло унести. Джезаль, казалось, чувствовал их боль.