Ольга Макарова - iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Кан пожал плечами. «Наверное, я устал… — мотнув головой, мысленно сказал он себе, не найдя иного объяснения. — Hе стоило лишний раз трогать Триаду и злиться на все и вся, так никаких нервов не хватит. Шут с ними, с дурными мыслями, надо просто найти Эанну и оставить эту таверну за спиной. Только и всего… И — да… в таверне чаргу точно искать незачем».

Сменившийся ветер принес смолистый аромат зигарелл, всколыхнувший воспоминания о портовых городах, тонущих в их сизом дыму, о безграничном море, о многом, что связано с ним… «Ювель»; Зига, Орион и Мералли; Ффархан…

Зигареллы? Здесь?.. Кангасск озадаченно завертел головой.

— Эй, Дэлэмэр! — окликнули его.

Это был Аррин, тот самый маг, что не так давно делился с Каном красной сальвией. Он стоял на балкончике второго этажа, облокотившись о перила, и с довольным видом раскуривал длинную зигареллу.

— Привет, Аррин! — отозвался Кангасск. В голосе невольно прозвучала радость: что ни говори, а увидеть знакомое лицо в данной ситуации оказалось не просто приятно: это было настоящим лучом света среди всего происходящего.

— Я тут зигарелл прикупил у одного приезжего, — добродушно улыбнувшись в ответ, похвастался наемник. — Хочешь, угощу? У меня их целый пучок.

— Спасибо, не курю, — Кангасск пожал плечами, а потом добавил отрешенно-задумчиво: — …никогда не курил… Скажи, Арр, ты чаргу не видел мою?

— Чаргу? — Аррин пыхнул дымом и удивленно уставился на Кана. — Видел, конечно. Недавно совсем. За таверной сидит до сих пор, поди. Мне и в голову не приходило, что ты ее потерял.

— Спасибо…

— А что…

— Спасибо-спасибо!.. как-нибудь потом объясню…

Развернувшись, Ученик быстрым шагом направился в обход таверны. Уверенность в том, что чаргу кто-то сманил, крепла в его душе с каждой секундой. Разговором все обойдется или же выльется в спор на мечах, Кангасску было уже все равно: в любом случае отступать он был не намерен.

Завернув за угол, он действительно увидел свою Эанну, но… просто замер на месте, удивленный до глубины души…

Рядом с чаргой стояла девочка лет пяти, худенькая и молчаливая. Кажется, она зябла на ветру в своей легкой одежде, или же просто побаивалась большого рыжего чудища. Эанна же не замолкала ни на секунду: восторженные мурлыканья и скулеж говорили яснее любых слов, обозначающих счастье… Вот она припала на передние лапы, жалобно глядя на человечка снизу вверх, вот осторожно ткнулась носом в меховую шубку девочки.

Наконец, поддавшись на «уговоры», девочка протянула тонкую ручку и робко тронула усатую щеку чарги.

В тот же момент Эа увидела Кангасска и, виновато заурчав, отступила на шаг. Обернулась и девочка… Дитя двух народов, она унаследовала правильные северянские черты лица и файзульский разрез глаз. Раскосые, темные, эти глаза могли смотреть и на степное солнце, не моргая.

Девочка подняла взгляд на незнакомца. Несколько мгновений она просто смотрела на странного воина. Белоснежная седина; старый шрам, тонкой полосой рассекший бровь; удивительная чешуйчатая броня, видневшаяся из-под плаща; сабля; фляжка с аноком меллеосом… этот человек не был похож ни на кого, виденного ею раньше. Он был удивительный. Он был яркий. Но удивление быстро сменилось страхом: должно быть, вся злость, приготовленная Каном для неизвестного «похитителя», исказила его лицо; быть может нет… в любом случае, ребенок почувствует то, чего не заметит взрослый.

В конце концов девочка сорвалась с места, точно отпущенная пружинка, и побежала прочь так быстро, как только могла. Она быстро скрылась из виду, затерявшись среди шатров и редких северянских построек.

— Стой, Эа, — холодно приказал Кан, когда чарга собралась последовать за ней.

Эанна, в свою очередь, взглянула на Кангасска с таким укором, что того тут же больно цапнула за душу совесть. Укус вышел чувствительным, заставил опомниться. Кан пытался даже сказать что-то мягкое, утешительное… невнятно вышло.

Презрительно фыркнув, чарга отвернулась от хозяина и неспешно зашагала прочь.

Ученик молча смотрел, как она уходит. Одно за другим, мимо проносились воспоминания… как встретил Эанну, когда лежала она раненая, обессилевшая, похожая на рыжий холмик… как пытался найти с нею общий язык… как ругал ее порой за скверный характер… как она играла с Милией и маленьким Лайнувером… И чувство потери, которое Дэлэмэр не вполне осознал поначалу, росло, наливаясь кипятком и горечью.

Нет, он не мог просто развернуться и уйти сейчас. И когда покачивающийся кончик хвоста Эанны исчез за поворотом тропинки, огибающей лысый холм с лепящимися к нему шатрами, что-то словно подтолкнуло Ученика в спину: он сделал шаг, другой, а потом пустился бегом.

Изумрудный Ффархан, материк, обласканный ффаром. Чужой океан шумит у его берегов. Ничей. Свободный океан, где даже великий Зига — всего лишь гость.

— Где твое королевство, король? — женщина-дракон смотрит с искренним сочувствием на того, кого Омнис знал как Зигу-Зигу, в чьей душе прекрасно уживаются поэт и разбойник. О, она имеет право смотреть так, с вершины двух тысяч лет, прожитых ею.

Зига задумчиво опускает взгляд: вопрос смутил его. И дело даже не в бесконечных иносказаниях, что на каждом шагу использует Старейшая; дело в самом вопросе: он был задан, чтобы задеть одну из струн души, и задел. Однако, вскинув голову, бывалый мореход отвечает так, как привык считать:

— Я правлю морями, что омывают берега, где живут люди. Там я король.

— Моря, корабли… Это твое королевство? — безмятежно произносит Старейшая.

— Да, — твердо говорит пират, уверенный в своем праве утверждать так, ибо достиг всего сам.

— Почему же ты оставил его? — следует вопрос.

В сиянии ффара он отзывается ударом колокола.

— …И где твоя королева? Ты одинок…

Ффар отзывается чистым звоном вновь и поглощает почти все: синеву неба, зелень травы, юный человеческий облик Старейшей из драконов; часть разговора — тоже, оставив лишь несколько туманных фраз.

«Жизнь порой заставляет нас возвращаться туда, откуда мы бежали, о Зига, отмеченный ффаром… И тогда все, чего нет, находится само».

«Но когда ты вновь отправишься к берегам Ффархана, твое королевство будет величайшим из всех. И твоя королева будет сиять ярче всех…»

…Этот покосившийся северянский домик не стал бы непреступной преградой даже для ветра. Да и хозяин его, судя по всему, хрупок и слаб, иначе починил бы кровлю, сменил жалкую дверь…