Аттестат зрелости - Сергей Борисович Рюмин
Я довольно улыбнулся, вытер кровь с бедра спящей девочки, потом со своих рук. Кое-как вытер «горошину» и протянул её директору:
— Держите! На память!
Николай Васильевич аккуратно, двумя пальцами взял у меня с ладони темно-коричневый комочек.
— Это?..
— То, что у неё выросло на кости, — пожал я плечами.
— Она опасна?
Я улыбнулся, развел руками:
— Нет, я её практически убил. Да, чуть не забыл…
Я разбудил девочку. Маша стремительно села в кровати, посмотрела по сторонам:
— Папа…
— Машенька, посиди пока в своей комнате, — попросил Николай Васильевич. — Посиди, девочка моя…
Голос его понятно дрогнул.
В зале я разбудил его жену. Прямо на глазах директора наложил на неё конструкт подчинения и скомандовал:
— Как только я уйду из квартиры, ты про меня забудешь!
Николай Васильевич смотрел на этот процесс ошеломлённым взглядом, открыв рот, но молчал.
Глава 8
Отдыхаем хорошо!
Директор сопроводил меня домой лично. Его водитель хотел что-то сказать насчет переработки, но Николай Васильевич его резко оборвал:
— Можешь прямо сейчас валить домой, только пешком. Завтра жду заявление по собственному…
Водитель сразу обиженно заткнулся.
На улице уже темнело. Я неожиданно для себя обнаружил, что провозился с домочадцами директора три часа. Когда выходили я влил в себя остатки холодного чая из своего бокала, кинул в рот плитку шоколада. Николай Васильевич, глядя на мои действия поморщился, и зачем-то хлопнул меня по плечу.
— Заверни к «Театральному»! — скомандовал директор, когда мы проезжали через площадь Театральную.
«Театральным», куда мы завернули, оказалось одноименное кафе, размещенное в пристройке областного драмтеатра.
— Пойдем, перекусим, — предложил Николай Васильевич и пояснил. — Дома как-то не с руки, понимаешь?
Я возражать не стал.
Кафе оказалось неожиданно уютным, по типу небольшого ресторана. Внутри, сразу за гардеробной, через арку размещался зал на десять столиков. Причем столики были не ширпотребовские алюминиевые, а самые что ни на есть дубовые. И стулья были им под стать.
Но директор меня повел чуть дальше, в коридор. Здесь оказались несколько (я увидел три двери) отдельных кабинок.
Внезапно возникший официант поздоровался и чуть ли не с поклоном предложил садиться.
— Два мясных салата, две котлеты «по-киевски», — начал директор.
— Нет, одну котлету, — перебил я. — Мне бифштекс с яйцом.
Я успел на столе разглядеть меню.
— Одну котлету «по-киевски», один бифштекс с яйцом, — согласился директор. — Бутылку армянского…
Официант понимающе кивнул.
— Лимончик там порежь, ну, как всегда, одним словом!
— И черный чай очень крепкий, сладкий прямо сейчас! — добавил я.
— Да, — опять согласился директор. — Чай побыстрей. И шоколад?
Он вопросительно посмотрел на меня.
— И шоколад! — кивнул я.
Официант ушел, закрыв за собой дверь. Директор молчал. Я тоже.
Исцеление жены и дочери Николая Васильевича мне далось неожиданно легче предыдущих. Я чувствовал, что не потратил даже четверти своих сил. Хотя каких сил? В основном, расход шел «некроэнергии». Может быть, поэтому я себя чувствовал вполне нормально.
Официант принес чайник, сахарницу, чашки. Я тут же налил в чашку одной заварки, всыпал две ложки сахару, размешал, сделал глоток. Тепло разлилось вниз по пищеводу. Нет, всё-таки определенная усталость имела место быть.
Официант снова заявился в кабинку, поставил на стол бутылку коньяку, две пузатых рюмки, блюдечко с нарезанным лимоном, положил на стол плитку шоколада «Гвардейский».
— Выпьешь? — вскрывая бутылку, поинтересовался Николай Васильевич.
— А давай! — махнул рукой я. Мы чокнулись. Если директор пил коньяк маленькими глотками, то я махнул сразу всю рюмку. Пищевод сразу обожгло. Я закашлялся, поспешно сунул в рот лимон. Николай Васильевич внимательно совершенно без улыбки посмотрел на меня.
— Что это было? — спросил он, хлопнув ладонью по нагрудному карману пиджака, где лежала завернутая в целлофановый пакетик «горошина».
— Я думаю, что рак, — честно ответил я и добавил. — Наверное.
— Я в понедельник её на анализ отдам, — сообщил директор.
В ответ я развел руками, мол, ваше право. Директор кивнул.
— Когда ты Машку лечил, — задумчиво сказал он. — У тебя глаза черные были. Ни белков, ни зрачков. Одна чернота. Я испугался.
— Ну, ведь всё хорошо, — улыбнулся я. — Хорошо, что всё хорошо кончается.
Он снова наполнил рюмки. Эту рюмку я выпил, как полагается, мелкими глотками, смакуя коньяк во рту и одновременно запуская у себя и «айболит», и «хвост ящерицы», чтобы нейтрализовать алкоголь.
— Мы с Валентиной так и не смогли завести еще ребенка, — мрачно сообщил Николай Васильевич. — Да и возраст уже.
Я не выдержал, хихикнул. Потом засмеялся. Не во весь голос, но достаточно громко. Директор нахмурился. Я улыбнулся и пояснил:
— Теперь сможете. Хоть сто порций!
За первой бутылкой почти сразу же последовала вторая.
Домой я попал в десятом часу вечера. Николай Васильевич, сам едва держась на ногах, проводил меня до квартиры, сдал на руки maman, церемонно поцеловал ей руку, попытался осмотреть квартиру, громко сообщив ей:
— Пора вам расширять свои жилищные горизонты!
И добавил:
— Заслужили… Заслужили! Ударным трудом на благо нашей Родины и химической промышленности в целом!
Он расплылся в пьяной улыбке, игриво подмигнул (maman от неожиданности потеряла дар речи), икнул, после чего засобирался домой. Разумеется, я вышел вместе с ним, провожая его до машины.
— Что это было? — шепотом спросила не отошедшая от шока maman.
— Начальство надо знать в лицо! — многозначительно ответил я и засмеялся.
— Это же Вострецов? — продолжала допытываться maman. — Николай Васильевич? Наш директор завода? Да?
Я улыбнулся, обнял её:
— Мэм! Как вы смотрите на то, чтобы улучшить наши жилищные условия?
Maman отстранилась, недоверчиво посмотрела на меня:
— Ну тебя нафиг, шалапут! Спать ложись немедленно!
И задумчиво добавила:
— От твоих выходок всего можно ожидать!
Глава 9
Дела руководящие
Директорский кабинет в заводоуправлении уступал размерами лишь кабинету секретаря парткома. И, в отличие от кабинета парткома, здесь не висели портреты членов политбюро — только Ленин, Брежнев да Косыгин. Кроме того, полки многочисленных книжных шкафов были заставлены папками с документами, а не собраниями сочинений классиков марксизма-ленинизма.
В понедельник, с самого утра, прежде, чем войти в свой кабинет, Вострецов дал команду секретарше в приёмной:
— Лидия Петровна!
