Елена Прудникова - Мост через огненную реку

Прошло двое суток с той минуты, когда прежняя жизнь закончилась, разом и навсегда. Сана проснулась ночью от того, что ее трясли за плечи. Она всегда спала крепко, и ее будили без излишних церемоний – но не так же грубо! Кто посмел?! Она с трудом разлепила глаза. В спальне горели свечи, а над ней склонился отец. В каком он быт виде! Порванный, испачканный камзол, расцарапанное лицо – словно ночью продирался через колючие кусты! Сон слетел мгновенно, и Сана уставилась на него круглыми удивленными глазами.

– Быстро! – отрывисто говорил герцог. – Быстро, Сана! Вставай! Собирайся! Все, что надо в дорогу, деньги, драгоценности, то, что тебе дорого. Служанок не буди, им знать не надо…

Александра, как истинная аристократка, умела все. Это вчерашние купчихи неспособны одеться без посторонней помощи, а на сборы в дорогу тратят неделю. Когда час спустя герцог Монтазьен снова появился в ее спальне, дочь, одетая в дорожное платье, сидела на постели перед небольшим сундуком и саквояжем – самыми простыми и неброскими из всех, что у нее были – и втыкала последние шпильки в прическу. Доверенный лакей отца и кучер взяли ее сундук, герцог самолично понес саквояж. Во дворе уже ждала запряженная парой простая карета. В молчании они ехали по темным улицам. Где-то далеко позади запел рожок, ему ответил другой, совсем издалека, по-видимому, из нижнего города. Карета остановилась, запахло водой.

– Кто, куда и зачем едете? – послышался сонный, равнодушный голос.

– Вот подорожная… – почему-то отвечает не отец, а Тибо, лакей. – Это мой брат и дочка.

– Почему ночью? Что вам, дня не хватает?

– Отец у нас умирает… Вечером сообщили… пожалуйста, пропустите, господин начальник! Успеть бы… Вот… – звон монет, потом скрип открываемых ворот. Значит, это речные ворота, только они открываются на петлях, а не поднимаются. Карету качнуло, плеснул в окно свет факела, отец сильно сжал руку Саны и, коротко выдохнув, откинулся назад.

– Ну, все! Спасибо, Великий! – прошептал Монтазьен, прижимая к себе дочь. – Вырвались. О том, что я быт в Трогартейне, знает один Бейсингем, а ему сейчас не до меня.

Вот только придется тебе пока обойтись без служанок. Справишься?

Девушка не ответила, она понимала: герцог задал этот вопрос лишь для того, чтобы хоть что-то сказать.

– Что случилось, отец? – осторожно спросила Александра четверть часа спустя, когда обнимавшая ее рука обмякла. – Куда мы едем? И при чем здесь Тони?

То, что она услышала, было чудовищно. Бейсингем тайком уехал из Аркенайна и, пользуясь своим маршальским званием, поднял мятеж. Отец кинулся следом и почти успел, почти… Они встретились в королевском дворце, в покоях Себастьяна, они дрались – но где отцу сражаться врукопашную с боевым генералом! Бейсингем не убил отца лишь потому, что тот бросился в сад, и предатель не стал искать его в темноте. Когда герцог возвращался домой, он слышал крики в казармах стражи. Тони сумел сделать то, что не удалось Равильяку.

– Но почему мы должны бежать, отец? – опомнившись, спросила Сана. – Ты никогда не выступал открыто ни против Себастьяна, ни против Бейсингема. Бетти считается твоей дочерью, но ведь не ты возвел ее на престол. Ты даже не быт тогда в Совете Лордов. Самое большее, в чем тебя могут обвинить – в излишне усердном выполнении королевских приказов, но это не преступление…

– Не понимаешь? – спросил Монтазьен. – Ты же умная девочка, Сана! Я сам, своими руками снимал знак Солнца с орденской цепи Бейсингема. Откуда он взял другой? Он не подавал прошения епископу, а знак подлинный. А почему на него не действовал перстень? А как он смог за один вечер добиться отлучения от церкви Элизабет и всех, кто был в Аркенайне? Такие решения принимаются месяцами.

– И тебя тоже отлучили, отец? – прошептала Сана.

– Да, и меня тоже. Теперь ты поняла, кто за ним стоит?

– Церковь? – неуверенно спросила она.

– Церковь многолика. Епископ Мартин – тоже церковь. То, что было сделано, мог сделать только Священный Трибунал. И теперь Себастьян и Бейсингем будут с ним расплачиваться. Огненная гора проснулась, Сана. Ты хочешь на костер?

…Этот вопрос и теперь еще звучал у нее в ушах. Костер. Их всех ждет костер. И противных, но безвредных козликов, и ученых, и ее мейстера Лори. Всех, кого отец поручил ее попечению. Они, наверное, уже в тюрьме, а она – она здесь!

Александра опустила глаза. В свете факела, укрепленного над крыльцом, на руке блеснул изумруд. Кольцо Бейсингемов, то, которое Энтони надел ей на палец при помолвке. Его кольцо! Сана едва удержалась от крика, когда услышала от отца его имя, поняла, что он жив. Это, наверное, Теодор постарался, объяснил, он же обещал… А Тони возмутился и решил отомстить…

Она сжала перстень в кулаке. Нет, никакая обида, никакая угроза жизни не оправдывают измены. Тони приносил присягу! Он должен быт бежать, вассальный кодекс позволяет бежать от неправедного гнева, но ни при каких обстоятельствах вассал не смеет поднимать руку на сеньора. Тони – дважды изменник, он нарушил присягу и опозорил свой род. Бейсин-гемы не предают, такого не было ни разу, никогда!

Сана выпрямилась и вскинула голову. Александра Монтазьен не может иметь ничего общего с изменником. Она возвратится в Трогартейн и пойдет на костер вместе с теми, кого отец ей доверил, и в пламени проклянет всех, как Клаус Мейер. А перед тем, на эшафоте, бросит это кольцо в лицо Бейсингему. Он же наверняка будет командовать казнью, как его предок Леопольд, ему поручат. И она швырнет кольцо прямо в это ненавистное, в это нестерпимо прекрасное лицо. Сана закрыта глаза, вспоминая: вот он на балу, а вот в своей гостиной, с этой дурацкой книжкой в руках, он смутился и стал особенно хорош, а вот надевает ей кольцо, а вот улыбается и целует руку там, в дамской комнатке, куда его принесли еле живого… Увидеть бы еще хоть раз…

«Курица! – задохнулась Сана от ненависти к себе. – Причем глупая курица!» Польстилась на смазливую мордашку! Она вернется не ради Тони, а потому, что нельзя бросать своих. Пастух не бросает стадо. Отец поймет, должен понять. Нет, ничего он не поймет, он слишком ее любит, превыше чести, превыше позора…

Сана смотрела на звезды и думала, думала… Наконец, отбросив фамильным жестом упавшую на лоб прядь, спустилась с крыльца. Решение принято, а значит, и тянуть незачем.

Во дворе Сана разбудила спавшего в телеге купца. Еще накануне она заметила, что у того за телегой привязаны две верховые лошади.

– Я хочу купить у вас лошадь, – сказала девушка, как следует встряхнув сонного торговца. – Сколько?

– Она не продается, леди… – проворчал тот и снова полез под одеяло.

– Я не спрашиваю, продается ли она, – нетерпеливо сказала Сана. – Я спрашиваю: сколько?