Майк Кэрри - Мой знакомый призрак

Неожиданная смена темы сбила меня столку, а чтобы усилить эффект, Асмодей заговорил голосом Рафи.

– Тебя это не касается, черт побери! – растянув губы в надменной улыбке, рявкнул я.

– Меня касается все, что побрал черт! – злобно прищурившись, отозвался Асмодей. – Следи за словами, Кастор.

– Слова как птички, вылетающие из укрытия и позволяющие противнику тебя обнаружить.

Он швырнул в мою сторону карту – так, чтобы она упала рубашкой вверх. Переворачивая ее, я ожидал увидеть пиковый туз или джокера, но карта оказалась пустой: такие иногда добавляют в колоды, чтобы использовать вместо первой потерявшейся.

– Судя по всему, за работу ты примешься, – молвил Асмодей. – Поэтому дам совет: усиль бдительность. Ты очень предсказуем. Хоть изредка устраивай дымовую завесу – будет труднее разгадать твои намерения. Иначе приедешь на место, и тебя схватят тепленьким. – Его глаза превратились в угольно-черные щелки. – Ты мечтаешь вернуть меня домой прямо сейчас. И однажды действительно придешь, посвистишь в свой дерьмовый вистл и освободишь… Освободишь и меня, и ангелочка Рафаэля. Наверное, таковы правила, да? Сам напортачил, сам исправляй… Однако мертвый ты мне на фиг не нужен, поэтому прошу о трех вещах: когда дают карту, бери; осторожнее с крепкой выпивкой и коварными женщинами; и жми на курок, лишь точно зная, в кого стреляешь. Все, чмок-чмок!

Поцеловав два пальца, те самые, что только что были пистолетом, он послал мне воздушный поцелуй. Я взял вистл и следующие два часа играл без остановки.

Рафи крепко спал; теперь это был настоящий Дитко, который наверняка не проснется до самого утра, так что сидеть рядом с ним бессмысленно. Перед тем как уйти, я взглянул на его предплечье: рака затянулась, превратившись в чуть заметный шрам. Чертовы демоны без показухи не могут.

По дороге к дому Пен слова Асмодея огненным клеймом отпечатывались в моем сознании. Значит, я приму предложение Пила? С какой стати? В ту минуту мне казалось, что ничто на свете не заставит передумать. Именно история с Рафи больше года назад заставила сказать: «Прощай, оружие», а случившееся сегодня – яркое напоминание о том, что у ошибок бывают последствия. Как будто мне нужны напоминания! Как будто я не мучаюсь этим каждый божий день! г Тем не менее вистл всегда со мной. Без него я чувствую себя уязвимым и неуверенным. А когда слышу историю о привидениях, сердце несется бешеным галопом.

Огненное клеймо жжет, не утихая.

Выйдя из машины, я достал с заднего сиденья клетку с Роной. Во взгляде крысы сквозило недоверие: она явно считает меня одним из тех парней, которые соблазняют девушек, используют, а потом бросают. Она не так уж и неправа.

Когда закрывал машину, брелок сигнализации сыграл первый такт «К Элизе». Надеюсь, призрак Бетховена бродит неподалеку и покажет управляющему «Форда», где раки зимуют!

Окна темные… Я живу на самом верху четырехэтажной громадины, Пен – в подвале, но, поскольку особняк стоит на склоне холма, с этой стороны ее комнаты находятся под землей, а с другой выходят в сад, который метра натри ниже уровня дороги. Вообще-то свет в окнах не нужен; я и так знал: Пен меня ждет.

Трагические события в доме Додсонов казались далеким прошлым, даже горечь начала понемногу утихать, однако для Пен детский праздник – главная тема дня, она захочет услышать, как он прошел, и монеты пересчитать тоже захочет.

Праздник прошел с блеском и треском, а монеты до сих пор позванивают в кармане Джеймса Додсона.

Сейчас придется держать ответ… Что же, на эшафот лучше идти под «Колесо фортуны», чем под «Птичью песенку».

Войдя в дом, я закрыл дверь, задвинул засов и поднял руку, чтобы повесить какой-нибудь оберег. Надо же, рефлекс остался, несмотря на то что уже три года живу у Пен… Она сама увлекается оккультизмом и в состоянии защитить собственное жилище.

Едва начав спускаться по ведущим в подвал ступенькам, я понял, что ошибся насчет Пен. В невидимой с улицы кухне горел свет; судя по звукам, там кипела работа.

В общем, я спустился в кухню. Пен сидела за столом спиной ко мне; лампочка над ней раскачивалась от дующего в треснутое окно ветра. Молодая женщина даже голову не подняла: не хочет отвлекаться ни на секунду. Перед ней раскрытый набор для рукоделия и остатки порванного ожерелья. Еще пара шагов, и я понял, чем занята Пен: бусины распускает, прилежно и очень аккуратно. Вон они, в стоящем с левой стороны блюдце, а рядом – бутылка виски и стакан.

– Угощайся, – будто прочитав мои мысли, предложила Пен. – Второй разбила, когда пыталась вывести запах скипидара.

Не дожидаясь особого приглашения, я взял стакан, сделал большой глоток и поставил на место. Тут и заметил: Пен распускает не ожерелье, а четки.

– Чем занимаешься? – поинтересовался я: не спросить было просто невозможно.

– Вот, бусы решила распустить, – сухо ответила она. – Зачем?

– Затем, что они слишком крупные. – Пен наконец подняла глаза, покачала головой и прищурилась. – Ты переоделся, – разочарованно проговорила она. – Надеюсь, костюм привез?

– Да, он в машине. – Я поставил клетку с Роной на стол. – Спасибо, что выручила.

Изображая поцелуи, Пен зачмокала губами, а Рона, встав на задние лапки, заскреблась о прутья.

– Пожалуйста, отнеси ее в гарем, – попросила хозяйка, и я обрадовался. По любому другому сценарию пришлось бы рассказывать о дне рождения Питера, так что каждая минута отсрочки казалась лишней минутой счастья. Тем не менее бусины в блюдце не давали покоя: наверное, потому, что я только что видел Рафи, а работа Пен очень напоминала то, чем пациенты больницы Стенджера любят заниматься в перерывах между сеансами электрошоковой терапии.

– Слишком крупные для чего? – уточнил я. Пен не ответила.

– Отнеси Рону вниз, – повторила она. – Я сейчас приду. Кстати, на каминной полке рядом с часами тебя ждет сюрприз.

Спускаясь в подземную крепость Пен, я услышал песню, от которой плескавшиеся в душе волны беспокойства покрылись бурунами. «Энола гей» в исполнении группы «ОМД». Частенько, уходя наверх, Пен не выключает старенький проигрыватель, а когда пластинка заканчивается, эта модель начинает играть сначала. Но музыка восьмидесятых – знак тревожный, очень тревожный.

Дверь в гостиную была приоткрыта. Эдгар и Артур мрачно следили с любимых насестов – вершины книжного шкафа и бюста Джона Леннона соответственно, как я перекладываю Рону из клетки-переноски в огромный крысиный пентхаус, где она проживает в компании, здоровенных самцов, которые с радостью дадут ей то, чего от меня никак не добьешься.

Я взглянул на каминную полку. У старинных, но абсолютно нелепых часов что-то стоит: глянцевая открытка с загнувшимися краями, повернутая ко мне беловато-кремовой стороной. Фотография! Шагнув к камину, я схватил ее и повернул лицом к себе.