Во имя твое - Дмитрий Панасенко
«Пастушок. Пастушок опередил нас всего на пару минут, но толпа уже успела собраться. Сколько в деревне дворов? Около тридцати — сорока не больше. Половина из них судя по виду, заброшены. В лучшем случае полсотни мужиков. Значит здесь почти все взрослое население поселка. Все взрослое и более-менее боеспособное население. А женщины дети и старики прячутся по домам. Слишком много шума из-за одного мальчишки. Слишком много чести для двух безоружных путников. К тому же они не успели бы так быстро собраться… Нет. Возможно, если бы у ворот стояли дозорные тогда может быть, но и то вряд ли…»
— Ты бы охолохла, девка… Громко буркнул стоящий в передних рядах, возвышающийся над толпой словно осадная башня здоровенный, футов семь ростом вооруженный молотом на длинной ручке, грузный, весь какой-то круглый и выпуклый от облепивших тяжелый костяк, перекатывающихся под кожей мышц, мужик и воинственно тряхнул длинной, заплетенной в аккуратную косу, бородой. То что вы двое драться горазды нам и так ясно. Чай не слепые. Только, как не крути, тут вас всего двое, а нас тут почти три десятка.
— Три десятка ссущихся под себя овец… — Зловеще ухмыльнулась дикарка и демонстративно качнув дубиной, легонько ткнула ее оголовьем под ребра прижатого к земле толстяка. Староста громко застонал и прекратив попытки освободится распластался в грязи словно раздавленная жаба.
— Если дружков своих ищешь, так они, вон в доме сидят. Забирай из и уходи. Нам неприятностей не надо. — Упрямо наклонил голову здоровяк, и подняв кувалду повыше продемонстрировал северянке тяжелый граненый боек. — Видала? Может вы, горцы, и крепкая порода только я тоже хлеба мягкого кусок. — Я кузнец, дева, рука у меня, сама понимаешь, тяжелая… Вдарю разок — костей не соберешь. И никто из ваших тебе помочь не успеет.
«О чем он говорит? Похоже нас приняли не за тех, кем мы являемся».
Покрутив головой по сторонам, Август повернулся в сторону дома на который указывал громила-кузнец. Приземистый деревянный сруб. Аккуратный, ухоженный, хоть и с тем же налетом небрежения что отличал все строения поселка, он выгодно отличался от остальных. Больше. Намного больше. Выше. Аккуратней. Крыша покрыта не пучками соломы а нарядной глиняной черепицей. Окна не просто затянуты бычьим пузырем, а прикрыты нарядными резными ставнями со слюдяными вставками. Из окон лился свет. В доме мелькали тени.
«Неважно, главное не показывать этим сервам, что ты боишься. Соберись. Подумай как вел бы себя на твоем месте отец.»
— Из наших? — Несколько растерявшись дикарка оглянулась на безуспешно пытавшегося придать себе скучающе-надменный вид Августа. — Каких наших?
— Довольно! Pax! Pax![2] — Толпа мужиков колыхнулась и выпустила из себя, нестарого еще, высокого и худого как жердь мужчину в видавшей виды, но аккуратно вычищенной и даже видимо выглаженной горячим утюгом черной сутане. — Хватит, дети мои, одумайтесь! Не надо крови! — Остановившись в паре шагов от северянки, священник окинул ее оценивающим взглядом, упер руки в бока, и неодобрительно покачав головой раздвинул губы в широкой улыбке. — Хватит, добрые люди! Хватит! Не ведаете вы в страхе своем, что сам Создатель нам на встречу идет, помощь посылает, а вы его длани вилами да бранным словом встречаете! Одернув, немилосердно стягивающий тощую морщинистую шею, кипельно-белый воротничок, священник аккуратно пригладил седеющие, выдающие в служителе церкви глубокие и крепкие ромейские корни, курчавые волосы и низко поклонился Августу, а потом дикарке. — Господин барон, от лица всей общины приношу вам искренние извинения. И… не соблаговолите ли попросить свою… компаньонку отпустить нашего старосту? Так сказать в знак добрых намерений. Никто здесь не хочет крови. Так что не будем лить масло в костер гнева.
— Хм… — Недоуменно вскинув брови великанша с некоторым недоверием оглядела придавленного ей толстяка. — Эта жаба староста? И кто его выбрал? Да у него мозгов меньше чем у ящерицы.
«Священник… Смилуйся Великая мать, настоящий священник. Не инквизитор, профос, дознаватель или палач-паладин. Судя по виду плебан. Похоже нас не убьют.»
— Отпусти его, Сив. Пожалуйста. — Как бы Цу Вернстрому не было плохо, юноша не мог не оценить как искусно и проницательно повел себя священнослужитель. Пастору хватило одного взгляда, чтобы понять, что северянка не является в полном смысле человеком Августа и моментально найти способ проявить уважение к ним обоим.
— Хм… — Повторила великанша и немного помедлив с донельзя недовольным видом убрала ногу со спины жирдяя. — Как всегда прячешься за чужими спинами, да Ипполит… Голос северянки буквально сочился недоверием и презрением.
«Она его похоже знает. И судя по всему они друг от друга не в восторге. И почему я не удивлен?».
— И кто из них Создателев посланник? А отче? — Толстяк не вставая на ноги на четвереньках отполз на пару шагов и повалившись на бок с ненавистью уставился на варварку. — Зря вы отец Ипполит этих душегубов выгораживаете, ох зря. Видно же сразу — лихие люди это. Девка-то сами видите не нашей крови. Да не просто из северян а с гор или с островов. Вон какая оборванная вся и грязная. Значит, либо из беглых либо из диких. А этот вон, разряженный который, с паскудной рожей, даже меченный… Знаком святой инквизиции меченый. Преступник значит, убивец, колдун, еретик… А вы их защищаете. Нехорошо это, ксендз. Нехорошо.
По толпе вновь прошел ропот.
«Господи, за что мне это? Неужели плебан их не остановит?»
— В тебе говорят гордыня и гнев Денуц. А чувства эти греховные, есть горькое семя Павшего. Дающее пустые плоды. — Суровое, высушенное годами постов и умерщвления плоти, лицо священника еле заметно дрогнуло. Уголки губ слегка приподнялись. В светлых, удивительно глубоких, будто весеннее небо глазах мелькнули лукавые искорки. — Создатель и Великая мать учат нас любви и прощению ближних, дети мои. — Повернувшись к толпе священник воздел руки в отвращающем зло жесте. — А малые знания и тьма в душе родят пустые страхи. Госпожу Сив я знаю давно, как добрую прихожанку, смелую охотницу, великолепного ловчего, и рьяную дочь веры Создателя нашего. Свободного ловчего, чьи славные дела не раз заставляли меня удивляться, сколь мудр в милости своей призревшего дикие племена Наместник. Более того, я лично был на совете, где наша Святая Матерь Церковь признала ее душу не подверженной никакой порче и злу! Ей сам его святейшество благоволит. И я уверен, еще пару лет подобного рвения, и ей даже будет предложено место в рядах монахинь святой Девы-заступницы… Что касается господина барона… На нем действительно стоит клеймо суда конгрегации. Но если
