Возвышение ученицы мага - Айисдоттир
— Маги не могут править обществом, — все также спокойно говорил Йенс.
— Сословие магов самое светлое из всех.
— Это всего лишь неправда.
Йенс пил горький кофе, без добавок, наслаждаясь его оригинальным вкусом, который не каждому придется по душе. Натуральность была в его вкусе, в этом выражалась близость к вещам, как он это называл. Думаю об обществе в этом духе он не мог воображать себе смещение действующего правительства, которое несмотря на все свои минусы обладало главным в его глазах качеством, а именно, адекватностью. Талант и уравновешенность не всегда шли рука об руку.
— Ты воин. Ну же, разве тебе не должен быть присущ какой-то авантюризм, что ли? Нет? — у спорящего Матиаса чуть светились глаза.
— Я воин лишь в том смысле, что сражаюсь. Вообще-то я легионер.
— Легионер не воин? — включился Тобиас, и покровительственно произнес, — низко же ты оцениваешь своих товарищей и самого себя.
— Да, легионеры не воины. Воины сражаются, следуя за вождем. Легионеры подчиняются приказам.
— Воины не подчиняются? — спросил Матиас.
— Не всегда.
— Мой отец сражался и заслужил звание гражданина в бою, ты хочешь сказать, он не был воином?
— Всё, это разговор ни о чем, — отмахнулся Йенс.
Матиас недовольно фыркнул и опрокинул свой кофе залпом, после чего его глаза слегка округлились. Он понимал Йенса и вместе с тем не хотел понимать. Принадлежащий к легиону, более близкий к правительству города, Йенс мысленно не позволял себе мириться с устареванием существующего порядка, который был для него соком жизни.
— Ты надеешься на карьеру?
— Я не просто надеюсь, — Йенс усмехнулся, — я делаю все что должен. В легионе долг и есть карьера.
— Ладно, Матиас, — вновь заговорил Тобиас, — будут маги у власти или псионики, легион то от этого никуда не денется, он, как говорится, один из столпов нашего общества.
На это Йенс одобрительно кивнул.
Возникла недолгая пауза.
— Мне пора, друзья, — Йенс встал из-за стола.
Он пожал руку сперва Тобиасу, потом Матиасу, и весьма бодро покинул помещение, вид у него был жизнеутверждающий, и след он оставил радостный.
— Так и веет от него теперь уверенностью, — добродушно произнес Тобиас.
— Да. Много на себя берет, вояка.
— Он не такой мечтатель, как мы, — тон Тобиаса стал серьёзным, — но все же, он наш друг, и это главное.
Немного подумав, Матиас ответил:
— Да, ты прав.
Был вечер. Солнце ещё только вышло из-за Дома, и свет заливал башни. Кофейный запах подговаривал заказать ещё слащённого просветляющего напитка.
Но в этот момент за столик сел Диодор. Они не заметили, как тот вошел внутрь, слишком сильно предавались внезапному удовольствию от столь утонченного момента жизни.
— Что нового, Диодор, как родители? — спросил Матиас.
— Родители в порядке. Отец лечит какого-то легата, хорошо платят. Но позже об этом. У меня есть новость.
— Что за новость? — спросил Тобиас, словно что-то уловил в голосе мага.
Диодор наклонился к ним и тихо произнес:
— Новое время грядет.
Глава третья. Революция синих ленточек
Воздух стал накаляться от человеческой озлобленности. И пока бежевая планета величественно висела на небосводе, люди под ней вторили её колоссальным бурям поднимающимся ветром своих разъяренных душ.
Мануфактуры, в которых трудились рабы были вынесены на край городского пространства. Бараки были на первых уровнях этих производственных башен. Там царил мрак, окна были небольшими и располагались под потолком. Внутри лишь постелена солома.
Однажды утром рабы просто вышли из них, и вместо того, чтобы подняться к своим ткацким станкам, они просто пошли по виадукам под окнами достопочтенных магов и богатых купцов. А те уводили подошедших к ним жен и детей и в глубине покоев обнимали, прижимали к себе в утренней полутьме, будто так их можно уберечь от социального шторма.
Все те люди, что вышли в тот день, повязали себе на руки сокровенные синие повязки. Среди них оказались и немногие маги, их синие повязки были шелковыми.
Это были синие ленты протеста.
В Казармах ещё не знали об этом.
Йенс любил гулять по ночам. Дитрих встретил его, когда тот возвращался в свою башню из увольнения.
— Приветствую вас, легат Дитрих, — бодро сказал Йенс.
— Здравствуй, Йенс.
И тогда Йенс, который не был лишен проницательности, уловил едва заметное волнение. Кроме того, конечно, что сам легат встретил его на виадуке при первых лучах солнца.
Облака внизу были золотистыми. Птицы пели, оседая на карнизах башен. Людей не было, кроме патрульных на других переходах.
— Что-то случилось, легат Дитрих?
— Да, случилось, Йенс. Ты командуешь отрядом.
"Командуешь… отрядом, командуешь…" — легионер повторял про себя услышанное.
Но почему-то эта новость не радовала его. Он лишь ощутил, словно радость была здесь когда-то, но теперь была только мысль о том, что случившееся является чем-то очень хорошим. Привкус без вкуса, послевкусие без удовольствия. Но все же он отчеканил с формальной бравадой:
— Большая честь для меня, легат Дитрих!
— Только время скажет, заслужил ли истинно ты эту должность, — с предостережением сказал Дитрих, а затем снизив голос продолжил, — идем в башню, мне нужно тебя предупредить.
Они прошли в казарму, легионеры внутри приветствовали легата, а знакомые сослуживцы встретили Йенса одобрительными взглядами. На самом верху башни они зашли в пустой зал, где проходили общие сборы. Сейчас там было пусто.
— Легат Дитрих, — заговорил Йенс, как только закрылась дверь, — если нужно сделать что-то не слишком благородное…
Дитрих сверкнул неодобрительным взглядом, и Йенс осекся.
— От тебя не требуется ничего такого, Йенс. Ты легионер, а не шпион. Мне только нужно тебя предупредить, что в городе скоро будут волнения. Возможно уже начались.
— Но в чем дело? — Йенсу стала передаваться тревога Дитриха.
— Маги.
— Заговор магов, о котором все говорят? — Йенс сам удивился, как мягко это произнес.
— Да, комитет знал. Все давно все знали. И все равно никто ничего не сделал.
— Легат Дитрих, — Йенс пытался говорить ровно, — я уверен, если комитет знает о том, что заговорщики переходят к действию, то будут приняты меры.
— Нет.
— Почему… почему нет?
— Комитет не желает враждовать с магами. Я был у Продрома.
В зале становилось светлее. День подступался. А с ним и ощущение грядущей суеты, теперь омраченное ожиданием удара судьбы.
— Продром не верит в заговор?
— Он знает про заговор. Он все знает и все понимает, Продром патологически бездарен и слаб. Но это не наше дело, — Дитрих будто блуждал в мыслях, а теперь собрался, — слушай, Йенс, твое дело сейчас твердо стоять за власть комитета. Враги нанесут свой удар, и мы должны отбиться.
