Остров жизни - Иван Поляков
Города Зое никогда не видела, но он ей представлялся большим и светлым. Дома там, как говорят, были сплошь каменными, а лавок было столько, что, на какую улицу ни выйди, непременно наткнёшься на большую разноцветную витрину. В общем-то, эта витрина, большая и состоящая из сотен стёкол, и была всем, что Зое знала про такое явление как «город», или, как любовно называл его отец: «место для выколачивания средств».
Более получаса мужчина твердил одно и то же, рвя связки, а Лефевр кивал, навряд ли слыша и половину сказанного. Быть может, треть, но и за это бы никто не поручился.
То, что девчонка слышала постоянно, и то, чего не слышала. Отец с матерью что-то скрывали. Не раз Зое заходила на кухню, и тут же разговор прекращался. Что же это могло быть? Она даже пыталась затаиться. Отец всякий раз не замечал тень в коридоре, но вот мать всё видела. Эта затея оказалась совершенно несостоятельной, и потому девчонка очень быстро от неё отказалась.
Взгляд гулял по доскам серой, пыльной стены. И всё же, что такое они могли скрывать?! Взгляд исподлобья и как будто вскользь.
«Ну хорошо, вечером попробую снова».
Двор прорезали крупные, неспешные снежные хлопья. Падая с такой немыслимой высоты, они порядком уставали и, вероятно, поэтому у земли притормаживали, бабочками порхая вдоль снежной глади, выбирая, куда бы присесть. Зое поёжилась. Ей не было холодно, но одно осознание того, что это рубашка была «не та», уже делало её по определению хуже, вне зависимости от качества. «Не достану свою, так дочери её подарю!» – определила для себя Зое и с несколько более лёгким сердцем пересекла двор. Зима – весёлая пора для детей. Ни поля, куда надо относит еду, ни сенокоса со щекочущей за пазухой соломой. Делай иногда, что просят, а всё остальное время хоть на голове ходи. При условии, конечно, что ты сможешь ходить на ней столь долго, что являлось весьма непростой задачей. Воздух был свеж и чист, а белоснежное полотно проседало под падающими сверху столбами света. Дорога шла вдоль озера. Золотисто-охровые стебли камыша стояли припорошённые, будто заснув, и лишь чуть дрожали под ледяными порывами. Ш-ш-ш-ш. Поддавшись необъяснимому порыву, Зое вновь чуть приподняла взгляд, скользя фут за футом по льду обмелевшего осенью озера, взгляд упёрся в тёмное пятно. Бараний остров выглядел абсолютно нормально. Проплешина земли, вдоль которой прогибалась серая стена. Пара вросших валунов. Молодой вяз. Единственное большое дерево на неподходящей почве и среди пустоты…
За запорошенной оградой сорвалась на лай собака. Совершенно охрипший и даже как будто булькающий звук. Зое моргнула. Резкий, тот заставил мысли её вырваться из петли, а саму девчонку вздрогнуть и пойти дальше. Вниз по обледеневшей дороге, а затем налево, вдоль пепельного хитросплетения частокола слив.
Столь неожиданно нагрянувшая зима всё же пообломала сучья яблони. Видно было, что хозяева старались, как могли. Под самыми крупными ветвями леденели подпорки, снега на сучьях было куда меньше, чем должно бы, а значит, его сбивали, и всё же – нет. Люди сделали все, и тем не менее три ветви были обломаны, что не так уж хорошо.
Одинокая фигурка издали привлекала взгляд в этом знакомом, но каком-то ином, пустом, что ли, мире. «Бод», – мысленно попросила у занесённых сугробами холмов девчонка, но это оказалась всего лишь Мона.
Зое могла бы сразу же развернуться и, найдя для себя какой-либо убедительный предлог, пойти обратно, но она этого не сделала. А зачем? Чем, собственно, Мона перед ней провинилась, чтобы томить её здесь одну, посреди порхающих белых бабочек? Да, она выглядела несколько необычно, не взрослая, но уже и не ребёнок, но от этого, как выяснилось, никто не защищён. Зое сама пала жертвой неизвестной болезни, и теперь невообразимо страдала, скучая по обвыкшейся, как будто приросшей к коже рубахе. Решительно преодолев разделяющее их расстояние, девчонка села рядом. Под толстыми юбками захрустел снег. Ткань удержала холод.
Мона как будто ничего не заметила. Для неё сейчас не существовало ни снега, застилающего мир до горизонта, ни опасно нависающего льда над их головами. В глазах девчонки цвела весна. Горячее и лепечущее, сердце её сжимало теплотой, и, как это часто бывает, она была абсолютно убеждена, что это продлится вечно.
– А-а, это ты, – бросила Мона спустя минуту, наконец, заметив, что она уже не одна.
«Это ты» Зое совсем не понравилось. Слишком много пренебрежение было в этом «эй ты», чтобы это так вот просто спустить. Она ещё только это осознавала, а на языке уже болталось с десяток фраз, подходящих по случаю. Девчонка уже готова была выдать что-нибудь язвительное и бойкое, как любила и умела делать, но Мона уже отвернулась. Забыв о Зое, она вновь витала где-то, представляла в невесомых мечтаниях, как поля расцветают, и они с Лансем идут навстречу закату. Его сильная, надёжная рука поддерживает неловкий стан. Их взгляды встречаются, и улыбка трогает его губы, будто в подтверждении чувств.
Зое передёрнуло. Совершенно не её стиль и не её представление о «рае земном», в котором она бы хотела оказаться. «Наверно, это следующая стадия», – подумала девчонка и тут же вздрогнула, стоило мысли развиться. Получается, и её это ждёт? Ну нет! Никогда, ни при каких обстоятельствах она не будет сидеть одна, дожидаясь то ли у моря погоды, то ли пока озеро оттает, и рак сможет взобраться на гору. Ощутимый тычок под ребро вернул Мону к действительности.
– Рановато в этом году нагрянула. Не считаешь?
– Кто? – переспросила пампушка, и удивление отразилось на её круглом и раскрасневшемся лице. Прошло мгновение, два, и лишь через пятую часть минуты мечтания полностью отошли на второй план. – Зима, что ли? – Первый осознанный взгляд на поблескивающий хрустящей свежестью снег. – Ну да, рановато. Уборка ещё эта. Видела бы ты моего отца на следующее утро. Не согнуться, не разогнуться. Чтоб мы и такими были?! – заявила она и посмеялась собственной шутке, сопротивляясь уже нащипавшему ей щёки морозу.
Зое несколько непонимающе, заторможенно моргнула. «Твою да через», – совершенно нормальная речь. Зое ожидала чего угодно, смеха на взрыв и истерики, но не этого.
Во дворе, за ближайшей от них оградой, послышалось непонятное шевеление. Показалась у выдуваемого курятника высокая фигура. Ланс заметил
