Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

— Пелвис! — закричал он. — Пелвис, где вас черти носят?!

— Я уже здесь, господин! — закричал несчастный камердинер, несясь через соседнюю комнату.

— Пелвис, какой сегодня день?

— Двадцать четвертое кутастеф, последний день месяца, господин, — доложил Пелвис, отдуваясь.

— Пелвис, что ты сопишь, как загнанный берке? Отвечай, почему я не уехал из Паорелы?

Бедный Пелвис не знал, что ему делать. Ну как он мог сказать своему суровому господину, что тот совсем съехал с катушек и не то что уехать из Паорелы — а одеться сам не мог.

— Вот бестолочь! — обругал его Дервиалис. — Живо подавай мою одежду: я еду к Гаорину.

Гаорин, верховный жрец Нура, был помощником и заступником перед своим божеством не только всех военных, но и самого Дервиалиса в частности. Нельзя сказать, чтобы они были большими друзьями, потому что Гаорин относился к бывшему военному министру несколько свысока, уличая его в недостатке вкуса и утонченности, но в данной ситуации Дервиалис решил обратиться именно к нему. Гаорин, как никто другой, мог объяснить ему, что с ним происходит, и порекомендовать, как себя вести. Они на пару с Сезирелем были великими специалистами по разного рода смутным душевным состояниям и всегда вели между собой негласное соперничество. Но Сезиреля не было в Паореле, и Дервиалис решил ехать к Гаорину.

Подъехав к золоченой громаде храма Нура сбоку, Дервиалис слез с берке и привязал его к выступающей части одного из барельефов, которыми был украшен весь храм сверху донизу. Эти барельефы изображали разнообразные сцены из жизни авринов, угодные Нуру и находящиеся под его покровительством: земледелие, охоту, войну, ремесла и многое другое.

Пройдя между колоннами, изображавшими юношей и девушек в военных доспехах, Дервиалис отыскал в стене неприметную дверь и постучал в нее. Она тут же открылась, и на пороге вырос монах в желтом одеянии. На лицо его был накинут капюшон, но голос, исходивший из-под капюшона, изобличал молодость и бездну энергии.

— Проходите, господин Дервиалис, — сказал монах. — Господину Гаорину доложить о вашем приходе?

— Да, мне нужно с ним поговорить, — кивнул Дервиалис и, нагнув голову, нырнул в сумрак внутренних покоев храма. Он был здесь не первый раз и потому довольно уверенно пошел вперед, считая по пути повороты и узкие коридорчики, отходившие вбок от того, по которому он шел. Здесь обитали монахи, и эта часть храма представляла собой настоящий лабиринт переходов между кельями и келейками.

Из очередного прохода вынырнул монах, безмолвно взял Дервиалиса за руку и так же безмолвно повел за собой. По шарканью его подошв и по согбенной спине Дервиалис заключил, что это уже другой монах, гораздо старше предыдущего. Здесь, в храме, все его чувства как-то странно обострились, так что, проходя мимо келий, Дервиалис мог слышать беседы монахов и их возню. Кто-то уронил кружку, и ее падение отозвалось в голове Дервиалиса настоящим громом. Монах, шедший перед ним, шаркал так, словно хотел протереть камни пола до самого фундамента. Лучи света, выбивавшиеся из-под дверей, резали Дервиалису глаза, а запах благовоний из курильниц заползал в ноздри и разъедал их.

Гаорин сидел в кресле в маленькой полутемной комнате без окон. Таких помещений в храме было множество, и они предназначались для бесед служителей Нура с прихожанами. Кроме кресла, в котором сидел верховный жрец, было только еще одно кресло, а в дальнем углу висел занавес, отгораживающий часть комнаты.

Монах провел Дервиалиса в комнату, усадил в кресло и, ни слова не говоря, удалился. Они с Гаорином остались один на один.

— Что привело вас ко мне, господин Дервиалис? — тихо спросил Гаорин, устремив на Дервиалиса внимательный взор.

— Я пришел просить у вас совета, господин Гаорин, — так же тихо сказал Дервиалис.

— Совета? — в глазах Гаорина загорелся огонек. — Это касается политики или… чего-то другого?

— Господин Гаорин, вам известно, о чем речь. Это не касается политики, это касается только меня.

Слова Дервиалиса вызвали у Гаорина легкую ироничную улыбку.

— Ничто не касается только вас, — сказал он. — Каждый ваш поступок влечет за собой цепь следствий, равно как и поступки любых других авринов.

— Оставим философию в стороне! — отмахнулся Дервиалис. — Я столкнулся с явлением, природы которого я не понимаю. Мои чувства обострены до крайности, а еще вчера я словно спал наяву и ничего не соображал. Мне давным-давно надо было быть уже в Буистане… вы же знаете, я родом оттуда… а я сижу здесь, как идиот! Я не чувствую себя прежним Гильенором Дервиалисом, у меня в груди словно поставлена решетка, о которую мое сердце колотится, как сумасшедшее.

— Вы и есть идиот, мой дорогой, — заявил Гаорин, откидываясь в кресле с видом полнейшего превосходства. — Вы лжете сами себе, когда надо только взглянуть правде в глаза.

— Я никогда не лгу себе! — вскипел Дервиалис. Да, он никогда не лгал себе, потому что считал, что обмануть его невозможно.

— А я вам говорю, что вы лжете! Ваше состояние настолько типично, что я сразу понял, что с вами, как только по городу поползли слухи о вашем странном поведении. Мне оставалось сидеть и ждать, когда вы сами ко мне придете, и я даже назначил день. Вашей пунктуальности можно позавидовать, потому что вы пришли точно по расписанию. Но я, признаться, никак не ожидал, что вы придете ко мне настолько неподготовленным. Скажите себе правду, господин Дервиалис, и тогда мы обсудим детали. Это наш прямой профиль, и весь арсенал наших средств — к вашим услугам.

— Господин Гаорин! — взмолился Дервиалис. — Я понимаю, что выгляжу в ваших глазах простофилей, но я не могу сказать себе правду, потому что я ее не знаю! Скажите мне сами, и, поверьте, это принесет гораздо больше пользы!

Гаорин задумчиво потер подбородок.

— Значит, вы не знаете… Ну ладно, я скажу вам. Но приготовьтесь ко всему: если вы не поняли сами, то из чужих уст это может прозвучать довольно неправдоподобно.

— Я вас слушаю, господин Гаорин. По крайней мере, вам известно, что со мной, и это меня поддерживает.

— Так знайте, мой дорогой, — Гаорин поднялся с кресла, — что ваше состояние называется неразделенной любовью!

— Как?! — прошептал Дервиалис, хватаясь за кресло. — Я ведь уже не мальчик, чтобы вздыхать, горько стеная, под окнами любимой! И где эти окна?

— Так кто же она, ваша избранница? — вкрадчиво спросил Гаорин, зайдя Дервиалису за спину и склоняясь к самому его уху. — Возможно, теперь вы посмотрите правде в глаза?

— Но я не знаю, не знаю! — завопил Дервиалис, поворачивая к Гаорину горящее лицо. — Вы сказали мне, что со мной, и мне остается только поверить вам!