Предзимье. Осень+зима - Татьяна Лаас
— Знаешь, что меня смущает, Таюшка? — он сам и ответил, не дожидаясь отклика от Таи. — Феромоны. Меня смущают феромоны. Я уже разок ошибся в деле — с Зимовскими-Подгорными, чуть не туда зашел в расследовании, чуть не уехал на Урал, когда надо было копать тут. Сейчас действую осторожнее.
— Может, Подосинов какие-то блокираторы себе колол. — Тая пожала плечами, добавляя: — Нельзя не учитывать его возраст. Он у Подосинова совсем нефертильный. И не смотри так, я верю, что ты в восемьдесят пять будешь еще ого-го и продолжишь носиться за девушками. Потому что так никого не решишься запустить в свое сердце…
— Тая, ну поклеп же. А как же ты?
Тая не нашла в себе сил продолжать пикировку:
— Гордей, давай вернемся к делу. Дед меня первую неделю старательно избегал — он постоянно уходил куда-то с Глашей, а когда был не с Глашей, то запирался в кабинете и злился на меня по надуманным предлогам. Так что нефертильный возраст, плюс дополнительная изоляция. Вот и весь секрет неработающих феромонов.
Гордей даже в азарте забыл о ранах и подался к Тае:
— Но феромоны влияли, в том-то и дело — Виноградова убили только из-за них. Причин нападать на него не было. Только феромоны. Что же изменилось, как ты думаешь?
Тая честно сказала:
— Даже думать боюсь. Я уже голову сломала, если честно. По мне, нападение на Виноградова всего лишь очередная попытка поглубже утопить Илью. Только и всего.
— Может быть… — По виду Гордея было видно, что ответ его не устроил. — Он зачем-то добавил: — Белкину шестьдесят, и с его фертильностью все в порядке. У него любовница в городе есть — я наводил справки.
— Гордей, мне-то зачем это знать? Я как бы с Дашей дружу.
Он тут же подхватил Таины слова, уходя куда-то в свои мысли:
— А Даша у нас Сумарокова. А Сумароков…
— …единственный выживший во взрыве, я помню. Дед всегда был благосклонен к Даше, он с её рук яд бы съел. Наверное, не хотел расстраивать её и её отца — все же соратник. Или тот вытребовал жизнь Сумарокова в обмен на молчание.
Гордей «ласково» посмотрел на Таю, словно она дитя неразумное:
— А Сумароков, Таюшка, нашему Коту поперек горла, хуже чем Зимовский. Причем в случае с Ильей это невзаимно, а с Сумароковым — очень даже взаимно.
— Хочешь сказать, что Подосинов поэтому пошел убивать Кота, а не потому, что тот последний носитель императорской крови? Чушь же!
Гордей сдался боли и слабости, откинувшись обратно на кровать:
— И хочу я, Таюшка, сказать, что меня феромоны, Виноградов и нетипичный способ убийства Кота тревожат. Нетипичный в том плане, что никогда до этого полоз не показывался сам, а к Коту взял и пришел. Тревожит. И отследить, не спрыснули ли Кота тогда феромонами, не удастся уже — столько времени прошло. Уже после взрыва маглева стало ясно, что Кот выживет. Заложить в кого-то из мимо пробегающих медиков приказ о феромонах легко…
Тая еле сдержалась — Гордей в своей паранойе перещеголял даже Илью.
Гордей все же сдался:
— Тая… Не смотри так. Ничего с этим не могу поделать. Понимаю, что мелочь, но зудит…
Она посоветовала:
— Тогда просто возьми и почеши. Только чтобы медсестра не видела.
Гордей опешил:
— Вот в кого ты такая, Таюшка?
— Ты оказал на меня свое тлетворное влияние. Кто нас три-Перами звал, а? Могу еще чего вспомнить. Ладно… Не понимаю я твоей гиперфиксации на феромонах. Давай лучше о другом. Я так понимаю, что кто устроил взрыв маглева я не узнаю?
— Эту тайну я могу тебе сказать, — смилостивился Гордей, послушно меняя тему. — Ольга Прокофьева. Её не было на перроне, хотя она должна была там быть. Она оказалась в маглеве среди фрейлин, а потом сразу же произошел взрыв. Я утром наводил справки — все долги Прокофьевой выплачены.
Тая побелела, вспомнив визит Ольги в больницу. Как раз перед взрывом. Тая тогда еще не понимала, зачем та пришла. Ольга тогда явно что-то недоговаривала, только Тая не поняла… Да она бы и не смогла понять, что та находится под змеиным гипнозом, как не поняла этого с Глашей.
— Чума… Гордей, я тогда её не поняла… Она приходила… Она приходила ко мне тогда перед взрывом. Она словно что-то хотела сказать и…
— …и не могла. Ты не виновата. — Он распахнул объятья: — Таюшка…
Она подалась к нему, осторожно приобнимая — она помнила про его незажившие ожоги и переломы.
— Зима… Я…
Он утешающе сказал:
— Ты ни в чем не виновата. Ты ничего не могла сделать. Кто все прошляпил, так это я и Зимовский. И ты умница, Таюшка. Я заметил, что ты начала жить. Живи и дальше. Хорошо?
— Хорошо…
Он легко поцеловал её в щеку:
— Умница! Отпусти ненужную вину — ты перед Ольгой не виновата.
Она чуть отстранилась. Гордей заглянул ей в глаза:
— Что тебя еще беспокоит?
Тая напомнила:
— Кроме твоих феромонов, нетипичного способа и Виноградова?
Он поправил её:
— Это беспокоит меня.
— Я пытаюсь понять, как меня поймали для ритуала Снегурочки. Я думала, что на меня напала мать Ильи… Андреевича.
Гордей с укоризной посмотрел на нее:
— Тая… Тогда было минус двадцать и надвигались еще морозы. Ну какая змея…
— Я тогда думала, что полозы — горячие парни, — пробурчала она, выпрямляясь. Гордей не выдержал и поймал её руку, удерживая её пальцы в своей ладони.
— Тебя поймали с помощью дара луговушки. Лес предал, о чем потом сильно пожалел и пытался исправить.
— Я заметила его попытки… Еще я не понимаю, когда и как я наслала проклятье на Илью…
— Андреевича, — с улыбкой подсказал Гордей.
— Именно! — вспылила Тая, решив, что глупо отрицать перед Гордеем очевидное. — И если этот гад выживет, то нарвется — я выйду за него замуж. Вопросы?
Гордей потер подбородок:
— Ты там что-то про проклятье говорила…
— Я могла что-то сказать в сердцах. Что-то вроде «чтоб сидеть тебе безвылазно в Змеегорске». Могла. Но не помню.
— Хочешь, прошерсщу твою память? Мыло будет точно чистое и не шерстистое! Клянусь! А Илья ревнив, но в меру.
— Он знает про сны и не ревнует к тебе. И… — она замерла. Стоит ли Илью и дальше драконить? — Пожалуй, откажусь от твоей помощи — мне голова нужнее, чем тебе.
Гордей улыбнулся:
— Готов на что угодно спорить, что это Подосинов приказал сидеть Зимовскому в городе — чтобы точно был козел отпущения, на которого можно свалить
