Джеймс Клеменс - Дар сгоревшего бога

С высоты конской спины Катрин увидела, что из дальних проходов в коридор вливаются еще толпы демонов. Позади тоже слышался шорох плащей — лестница, по которой они сюда спустились, обратилась в струящийся поток тьмы.

Ловушка.

У Катрин перехватило дыхание. Она и не подозревала, как велико на самом деле воинство ведьмы. Хватило бы заселить Ташижан…

Мирра заговорила:

— Ты удивила меня, Катрин, — и голос ее звучал так привычно… — Я думала, не одну лошадь придется убить… а то и мальчишку, пока заманю тебя сюда.

— Зачем? — с трудом выговорила Катрин единственное слово, вместившее множество вопросов.

Ответ, однако, оказался простым.

— Хочу получить обратно свою подвеску.

Перед Катрин стояло воплощение безумия.

— И заставить тебя страдать… ох как страдать — за боль, которую ты мне причинила… с этим лживым раб-аки. — Старуха сплюнула на пол. — Я хотела просто наслать на тебя свое воинство, как огонь на солому, но теперь, после этого ожога… ты будешь кричать, подыхая.

Их взгляды встретились.

— Начнем же… сперва я разделаюсь с мальчишкой.

Лаурелла помотала головой.

— Я не смогу вас поджечь.

Орквелл протянул факел Китту. Мальчик попятился и чуть не упал, наткнувшись на черный алтарь. Тогда мастер снова повернулся к Лаурелле.

— Вы должны это сделать, госпожа Хофбрин.

Она прижала руки к груди.

Он опустил факел, шагнул ближе.

— Посмотрите на меня, Лаурелла.

Девочка неохотно подняла голову, увидела перед собой молочно-белые глаза.

— Вы помните, какой богине я служу? — спросил он, удерживая своим твердым взглядом ее взгляд. — Огонь — мое утешение. Моя страсть. Я делаю то, что хочу сделать. Не скажу — с радостью. Не стану лгать. Но жизнь порой просит от человека многого, и он либо отвечает ей всем сердцем, либо трусливо пятится к могиле.

Лаурелла тяжело вздохнула.

Он почувствовал ее колебания.

— Знаю, вам кажется ужасным то, о чем я прошу. Но я рабаки. Нас учат не чувствовать жжения огня, владеть собой до конца. Только я в силах это сделать… — Он бросил взгляд вверх. — А там, пока мы мешкаем, гибнут люди.

Она тоже подняла глаза. Не в поисках ответа, но прося прощения. Он понял, что она приняла решение, и улыбнулся.

— Очень хорошо, госпожа Хофбрин.

Спасти мальчика Катрин не могла.

Ее окружало море черных хаулов. Бастиана и Тиллуса загнали в угол. Она боялась, что живы те до сих пор лишь по желанию ведьмы. Чтобы было с кем еще поиграть.

— Не отворачивайся, — сказала Мирра. — Не то я заставлю его страдать сильнее.

Катрин и не собиралась отворачиваться. Мичелл застыл в ужасе. Все, что она могла, — это не покидать его… хотя бы взглядом. Испуганные, полные слез глаза мальчика молили о спасении.

Пенни. Оруженосцы. Теперь Мичелл…

— Как? Ни слезинки о мальчике?

Катрин посмотрела на Мирру.

— Вы сами меня учили. Слезы подождут. Сперва убей врага, потом оплакивай павших.

Мирра захихикала:

— Тебе будет кого оплакивать, поверь, — и высоко занесла серп.

— Нет! — простонал конюх.

Катрин же просто устремила взор на Мичелла, не скрывая любви и горя.

И заметила вдруг, что поднятая рука Мирры задрожала.

По коридору словно ветер пронесся, хотя воздух не шелохнулся. На мгновение раздул пламя ярче, заставив хаулов отшатнуться.

Катрин этого мгновения не упустила. Пришпорила Камнепада. Но жеребец, предугадав, как обычно, ее намерение — то ли по движению ног, то ли просто хорошо зная ее — уже летел вперед. И одним скачком преодолел гряду пламени, что отделяла их от ведьмы.

Мирра вскинула навстречу голову, завопила. Выронила серп.

Уж теперь-то точно удивилась…

Катрин вложила всю ярость в удар мечом, но ведьма в последний миг уклонилась. Лишь кончик клинка прошелся по лицу, располосовав его от уха до уха. Рана походила на широко разверстый в крике рот. Но оказалась не смертельной.

Кровь хлынула ручьем с подбородка на грудь. Мирра попятилась. Завыла, разинув рот уже по-настоящему.

Вскинула обе руки, собираясь спустить на Катрин своих псов.

И оставила открытым живот.

Забытый ведьмой, с пола поднялся Мичелл. С ее серпом. Через мгновение острое лезвие вонзилось в ее собственные внутренности.

Мирра снова завопила.

Катрин развернула жеребца, направила к ведьме, но вместо того, чтобы нанести ей еще удар, сгребла за шиворот мальчика, над которым уже занес клинок один из хаулов.

Сегодня Мичелл не умрет…

Мирра рухнула на колени. Поползла к своему посоху, сияние которого изрядно поблекло в свете огня. Схватилась за него, как утопающий за бревно. Но посох отчего-то тускнел на глазах. И как только он угас окончательно, горящее масло запылало еще ярче, словно в коридоре рассеялся дым.

Хаулы в растерянности отхлынули.

Мирра затрясла посохом.

Испустила последний вопль и упала в лужу собственной крови.

Мертвая.

Лаурелла, закрывая лицо руками, стояла на коленях. Факел, еще горевший, валялся рядом.

Китт наклонился к девочке, обнял за плечи. Она прижалась к нему.

— Вставай, — сказал он. — Надо уходить.

Но сил подняться у Лауреллы не было. Перед глазами стоял улыбающийся Орквелл, сидящий в объятиях пламени на ведьмином троне. Пламени, сладко благоухавшего свежескошенным сеном. Никогда больше она не сможет войти в амбар со спокойным сердцем.

Запах чудесный, но зрелище было ужасным.

Сначала она держалась, не закрывала глаз.

Из уважения к его жертве.

Но в конце сдалась. Когда тело мастера стало извиваться и корчиться в пожиравшем его огне, Лаурелла упала на колени, закрыла лицо. И в этот миг услышала в треске пламени тихий шепот. Ласковый, утешающий. Но кому он предназначался, ей или умиравшему мастеру, она не знала.

А потом… словно сотня воронов сорвалась в полет — так затрещало, вспыхнув напоследок, пламя. И пала тяжелая тишина.

— Вставай, — снова сказал Китт. — Он ушел.

— Знаю, — простонала Лаурелла.

— Нет… ты не так поняла. Взгляни сама.

Эти странные слова заставили ее наконец подняться. Сил по-прежнему не было, и Китту пришлось помочь девочке.

Черная колонна стала белой. На потолке, которого касались языки пламени, появилось светлое пятно. Все остальное в нарыве осталось черным, стеклянистым, но сердцевина его очистилась.

Лаурелла заглянула в нишу, ожидая увидеть кучку обуглившихся костей. Там не оказалось ничего. Ни костей, ни пепла. Безупречная белизна свежевыпавшего снега.