Джеймс Клеменс - Дар сгоревшего бога

Джеймс Клеменс

Дар сгоревшего бога

Посвящается Грегу Малеру.

Благодарю за помощь в распространении вести!

БЛАГОДАРНОСТИ

Несмотря на то что автор много времени проводит наедине с чистым листом бумаги, сочинение романа — процесс коллективный. Позвольте сначала поблагодарить Пенни Хилл — за долгие ланчи и вдумчивые комментарии, но более всего за дружеское отношение. То же касается Кэролайн Маккрэй — она до сих пор не устает напоминать мне о том, что ждет продолжения книги. Далее я, конечно же, должен сказать спасибо друзьям, с которыми каждые две недели встречаюсь в ресторане «Коко»: Стиву и Джуди Прей, Крису Кроу, Ли Гаррету, Майклу Гэллоугласу, Дэйву Мюррею, Деннису Грейсону, Джейн О'Рива, Кати Л'Эклюз, Леонарду Литлу, Рите Рипитоу и Кэролайн Уильяме, — именно они устроили настоящий заговор за моей спиной! Особая признательность — Дэвиду Сильвену, за камеру, которую он берет с собой всюду, даже на вершину высочайшего пика в Сьерре. А также тем, кто отвечает от начала до конца за выход книги, — Лиз Шейер, моему редактору, и моим агентам Рассу Гэлену и Дэнни Бэрору. Как всегда, вынужден подчеркнуть, что вся ответственность за ошибки в деталях и фактах ложится исключительно на мои плечи.

В тени…

Имени своего он не помнит. Им движет только воля. Израненный стрелами, весь в ссадинах и ушибах, тянет он вверх то одну руку, то другую, цепляясь за скалу. Нагое тело отталкивает сама земля. Из-под сломанных ногтей сочится кровь. Ноги в поисках опоры сбиты. Пятная кровью холодный камень, взбирается он на Горн.

И не может сделать передышку.

Ведь преследователи не остановятся.

Ему и здесь слышна погоня. Хищный клекот греклингов, дребезжание трещоток в руках ловчих, перекрикивания тех, кто недавно держал его в плену. И самое страшное — неотступные, сладостные звуки песни-манка.

По холодным щекам бегут горячие слезы.

Песня зовет обратно, заставляет мешкать. Знай он свое имя, попался бы в ловушку заново. Но все забыто, поэтому он хватается за камни и подтягивается.

Останавливаться нельзя.

Он смотрит вверх. Вершину белой скалы осеняет свет, отражение утренней зари во льдах, покрывающих пики, что караулят перевал. Это Горн. Маяк на стыке двух земель. Там, за горами, уже всходит солнце. Но здесь, на западных скалах, еще правит ночь.

Он должен добраться до границы.

Рука наконец нащупывает над головой не камень — воздух. Развилка Горна. Он делает рывок из последних сил навстречу утреннему теплу и свету. Падает на ровную каменную площадку, угнездившуюся меж двумя пиками. Впереди скала снова уходит вниз. Спуск менее крут, чем оставшийся позади подъем.

Но для него достаточно тяжел…

Встав на колени, он смотрит на восток.

Кругом скалы, но средь них — упование. Окутанная утренним туманом изумрудная громада леса. Даже здесь он слышит пение птиц. Чует запахи плодородной земли и влажной листвы.

Сэйш Мэл.

Зеленый край, обжитой, запретный для его крови.

Коленями он уже чувствует это. Их обдает жаром — не тем, приятным, каким веет от растопленного очага, а лихорадочным, внушающим страх. Пограничное предупреждение, пробирающее до костей.

Хода нет.

Он поднимается и, не обращая внимания на жар, нарушает границу. Босые ноги несут его прочь от края скалы, прочь от затихающей наконец песни-манка.

Дикий край позади.

Впереди — тропа. Кто проложил ее? Охотники из далекого леса? Любопытные смельчаки или отчаявшиеся глупцы? Кому понадобилось взбираться так высоко, чтобы поглазеть на проклятые земли?

Он спускается по тропе, ведущей в Сэйш Мэл. Каждый шаг дается все мучительнее. Жар становится огнем. Предупреждение — приказом. Эта земля не приемлет его крови. Капли ее, падающие вниз, вспыхивают искорками пламени. Он чует запах горящей плоти. Почерневшие ноги начинают дымиться.

Но он идет дальше.

Из-за мучительной боли время длится бесконечно.

Ног больше нет — вместо них полыхающие обрубки. Однако запретная земля еще не удовлетворена. Кости обращаются в трут. Огонь вздымается выше — по бедрам, позвоночнику, ребрам, охватывает голову. Стрелы, торчащие из его плоти, пропитанные его кровью, вспыхивают оперенными факелами. Древки рассыпаются пеплом.

Но он все идет — живая, окутанная дымом свеча.

Миновав последний пик, он падает на четвереньки. Ползет наугад, ничего не видя в дыму и пламени.

И вдруг — он скорее чувствует, чем слышит это, — кто-то появляется рядом.

Он замирает. За остановку земля мгновенно вознаграждает его — огонь слегка ослабевает. Дым рассеивается. Почти ослепший, он все же различает тень и свет.

К нему делает шаг маленькая фигурка.

— Стой, мальчик! — слышится крик издалека. — Отойди от него! Это поганый бродячий бог из окраинных земель!

— Но он чуть жив.

— Пусть подыхает!

— Но…

Сострадание в голосе мальчика измученный бог не столько слышит, сколько ощущает сердцем. И это дает ему силы для последнего движения. Он вынимает изо рта то, что нес там всю дорогу, что Милость позволила ему уберечь.

Силы иссякают.

Он оседает наземь, разжимает горящие пальцы. И, не видя уже ничего, чувствует, как заветная ноша катится к ногам мальчика.

Его последняя надежда, его сердце, его жизнь — и единственная возможность спасти этот мир.

И когда ее поднимают, земля высасывает последнюю искру жизни, теплящуюся в нем, и тьма опускается на него. Угасая, он слышит:

— Что там такое?

Мальчик отвечает:

— Да просто камень.

Часть первая

ПЛАЩ И ТЕНЬ

Глава 1

БРОНЗОВЫЙ МАЛЬЧИК В СНЕГАХ

Кто-то выслеживал его в зимнем лесу.

О невидимом охотнике нашептывали то шорох снега, упавшего с сосновой ветки, то похрустывание в ломких кустах шиповника, то треск сучьев в старом буреломе.

Но Брант, как его учили, оставался спокойным и не спеша пробирался через чащу.

На каждом шагу под сапогами хрустел и проламывался наст, покрывавший сугробы. Тот, кто гонится за ним, без труда найдет его по следам. Отец отчитал бы Бранта за подобную неосторожность, да только он давно лежал в могиле, не сумев защититься от клыков пантеры, и теперь некому было наставлять на ум его сына.

Тем более в этой непонятной холодной стране, где Брант чувствовал себя так же неуютно, как рыба, вытащенная из воды на берег. Он жил тут уже больше года, но до сих пор не привык к здешнему воздуху, который казался ему слишком плотным.